Отказ Изяслава удовлетворить требование веча объяснялся, как правило, его опасениями, что оружие могло быть использовано против княжеской администрации. Исключить такое действительно невозможно, но более корректное объяснение предложил Л. В. Черепнин, полагавший, что коней и оружия у князя просто не было.[459] Еще раньше аналогичную мысль высказал И. А. Линниченко, согласно которому в Изяслава не было специальных арсеналов, из которых ополченцы получали оружие перед боем и сдавали его после окончания. Вооружение у земства было всегда свое собственное, независимое от князя.[460]

На этом основании я высказал еще в 1972 г. предположение, что в действиях веча чувствовалась чья-то организующая и направляющая рука. Изяславу было поставлено заведомо невыполнимое требование, чтобы вызвать недовольство киевлян. Тогда же я сослался на мнение Л. В. Алексеева, считавшего, что антиизяславову группировку возможно составили лица некиевского происхождения, вероятно полочане. Именно им принадлежал призыв к освобождению из поруба полоцкого князя Всеслава.[461] Изгнание из Киева Изяслава и водружение на его стол Всеслава является убедительным подтверждением корректности такого предположения.

И. Я. Фроянов решительно возразил против того, что в действиях веча чувствуется чья-то руководящая рука, хотя и не подверг критике аргументы такого предположения. Нельзя же считать таковой его призыв не «лишать самостоятельности рядовых киевлян». Правда, несколько выше и сам не исключил наличие этой «руководящей руки», когда заявил, что начавшееся после веча восстание было не стихийным, но организованным выступлением.[462]

Своеобразным продолжением веча 1068 г. явилось вече 1069 г. Собралось оно после того, как Всеслав, вышедший с киевлянами навстречу Изяславу и его польским союзникам к Белгороду, под покровом ночи «утаися киян», позорно бежал в свой Полоцк. Киевляне возвратились в Киев и, как и год назад, созвали вече. «И створиша вѣче, и послашася къ Святославу и къ Всеволоду, глаголюще: „Мы уже зло створили есмы, князя своего прогнавше, а се ведеть на ны Лядьскую землю, а поидѣта в градъ отца своего“». В случае отказа, они грозили зажечь город и уйти в Греческую землю.[463]

Конечно, ни о каком общегородском народном собрании в данном случае не может быть и речи. Вече собрали те киевляне, которые отправились с Всеславом к Белгороду сражаться с силами Изяслава. Следовательно, сторонники полоцкого князя, которые и признаются в своем клятвоотступном грехе перед Изяславом. Как предполагал М. Д. Приселков, в вече, возможно, принимали участие и представители крупного киевского купечества, в пользу чего говорит угроза зажечь город и уйти в Греческую землю.

О том, кто верховодил в киевских вечах 1068–1069 гг., можно заключить на основании расправ, учиненных Изяславом над виновниками своего изгнания. Как свидетельствует летописец, посланный для усмирения киевлян сын Изяслава Мстислав «исѣче кияны, иже бѣша высекли Всеслава, числом 70 чади, а другыя слѣпиша, другыя же вез вины погуби, не испытавъ».[464]

Под термином «чадь» или «нарочитая чадь» в летописи всегда подразумевается дружина или вооруженная личная охрана князя, боярина. Владимир Святославич после принятия христианства велел «поимати у нарочитые чади дѣти, и даяти на ученье книжное».[465] В летописи упоминается «Ратиборова чадь» — дружина киевского боярина Ратибора, «Мирошкина чадь» — личная охрана новгородского посадника Мирошки. М. Н. Тихомиров, а вслед за ним и Л. В. Черепнин, чтобы подчеркнуть классовый характер восстания 1068 г., предположили, что в данном случае под словом «чадь» подразумевается народ, широкие круги населения.[466]

Думается, что аргументировать направленность движения 1068 г. столь сомнительным предположением о том, кто скрывается под термином «чадь», вряд ли возможно. Вернее думать, что здесь речь идет о какой-то части дружины Изяслава, принявшей сторону восставших и участвовавшей в освобождении Всеслава. Представителей же широких слоев киевского населения следует видеть в ослепленных и погубленных. Но как раз они, по свидетельству летописца, возможно очевидца событий 1068–1069 гг., пострадали без вины.

Как известно, расправы Изяслава не избежал даже такой влиятельный церковный деятель Руси, как Антоний — основатель Киево-Печерского монастыря, что также свидетельствует, по-видимому, об особой роли в событиях 1068 г. полоцко-черниговской партии.

Согласно Ю. Гранбергу, собравшиеся в 1068 и 1069 гг. горожане не принимают никаких политических решений, а действуют спонтанно.[467] Если бы сказанное относилось только к простым горожанам, принимавшим участие в вечевых сходках, то с ним можно бы и согласиться. Но исследователь определенно имеет ввиду всех участников веча, что не позволяет безоговорочно признать отсутствие в их решениях политического смысла. В 1068 г. он свелся к тому, что Изяслав вынужден был покинуть Киев, а на великокняжеском столе киевляне посадили Всеслава. Главным вечевым решением 1069 г. было не допустить оккупации Киева поляками, с чем участники веча обратились к Святославу и Всеволоду.

В описании событий 1068–1069 гг. имеются две подробности, неизменно привлекающие внимание исследователей. Это свидетельства о разграблении великокняжеского двора и о переносе Изяславом торга на гору. Для многих они неоспоримые аргументы в пользу того, что в вечевых собраниях и мятеже принимали участие демократические низы Киева.

В свое время я высказал предположение о возможно литературном происхождении версии о разграблении княжеской резиденции. Оно вызвало резкое неприятие со стороны И. Я. Фроянова, полагающего, что нет оснований ставить под сомнение свидетельство летописца. Правда, при этом никак не прокомментировал не очень естественную ситуацию практически одновременного прославления Всеслава на княжем дворе и грабеж его новой резиденции.