Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такси прижалось к тротуару перед рестораном «Мияко», и Дирк вышел на тротуар. Щедро расплатился с водителем, вошел в фойе, огляделся. Высокая стена с падающей каскадом водой отделяла главный обеденный зал от расположенных в глубине приватных кабинетов. Не успел Питт сделать и шаг, как путь ему преградил вышедший из-за угла строгого вида мужчина.
— Извините, — он смерил Дирка недоверчивым взглядом. — У нас места только по предварительному заказу. И соответствующий дресс-код.
Дирк был в черных, идеально отглаженных слаксах, смокинге за восемьсот долларов и рубашке с расстегнутым воротничком за двести.
— Чтобы пообедать здесь, нужно надеть галстук, — объяснил служащий ресторана.
— Я сюда не обедать, — отодвинув плечом незнакомца, Дирк пересек зал.
В городе политиканов, брокеров и знаменитостей Питта никто не знал, но сейчас его внушительная фигура привлекла внимание по меньшей мере дюжины посетителей, оторвавшихся от своих важных разговоров. Возможно, если бы их спросили, в чем дело, они сказали бы, что у этого человека есть аура, что в каждом его шаге чувствуется решительность, а манера держаться выдает уверенность в себе, которая обходится без высокомерия и заносчивости. А может быть, и ничего бы не сказали. Но его определенно провожали взглядами, пока он не исчез за стеной с неспешно бегущими струями воды.
Дирк Питт переступил порог кабинета, и разговор оборвался. Его появления здесь определенно не ждали, и оно произвело именно тот эффект, на который он и рассчитывал.
Один за другим обедающие поворачивались и смотрели на него. Последним поднял голову Такагава. Он сидел в дальнем конце стола, и на его лице проступило такое выражение, словно он узрел саму Смерть. Другие присутствующие были потрясены, но их лица выдавали, скорее, раздражение и злость, чем что-то еще.
Один из менеджеров хедж-фонда поднялся — на фоне его костюма за пять тысяч долларов смокинг Дирка выглядел так, словно залежался на полке магазина готового платья.
— Кто бы вы ни были, вы не туда попали, — сказал он, подходя к незваному гостю и протягивая руку, как будто намеревался выпроводить наглеца из кабинета.
Дирк даже не взглянул на него, но, когда заговорил, звук его голоса напоминал рык рассерженного хищника.
— Дотронетесь до меня и уже никогда не сможете пересчитывать деньги этой рукой.
Менеджер вздрогнул, как будто ему отвесили пощечину, но отступил и даже ничего не сказал.
Следующим поднялся сын Такагавы, Рен.
— Я позову охрану, — сказал он отцу.
Такагава не ответил — словно в трансе, он только смотрел на Дирка.
Пожалуй, пора щелкнуть кнутом.
Дирк бросил восьмидюймовую пластину, и несколько человек вздрогнули и отпрянули, как будто эта звякнувшая штуковина могла ожить и наброситься на них. Скользнув по столу, она остановилась перед Такагавой.
Исполнительный директор «Сёкара» взял ее в руки. Именная табличка, погнутая и закопченная, но на ней можно было разобрать слово «Минору». Мелкие цифры ниже указывали тоннаж.
На звонок Рена ответили.
— Охрана, это Рен. У меня здесь…
Такагава положил руку ему на плечо.
— Убери телефон, сын.
— Но этот человек может быть опасен. Он не уважает тебя.
— Нет, — устало произнес Такагава. — Это я проявил непочтительность. Он имеет право делать то, что сделал. Мне стыдно… я — насекомое, прячущееся под камнем.
— Рен, это служба безопасности, — послышался голос в телефоне. — Вам что-то нужно? Мы здесь, снаружи.
Рен взглянул на отца, который снова посмотрел на кусок металла.
— Если бы не этот человек, я сгорел бы заживо тридцать лет назад, когда мой корабль ушел на дно. Я бы никогда не увидел тебя. Твоя мать произвела тебя на свет, когда я был в море, и у меня не было даже твоей фотографии.
Такагава внимательно осмотрел обугленную табличку. Когда-то он подарил ее Дирку в знак благодарности за спасение своей жизни и жизни всего экипажа. Потом перевел взгляд на правую руку, на обожженную кожу. Дирк знал — рука изуродована шрамами по локоть.
— Все в порядке?
Рен поднес телефон к губам.
— Да, — неохотно сказал он. — Ложная тревога.
И дал отбой. Бросил недовольный взгляд на Дирка Питта, вздохнул и склонил голову в знак почтения.
— Приношу извинения.
— Сыну, защищающему отца, извиняться не за что, — ответил руководитель НУПИ.
Рен Такагава отступил и выдвинул стул, предлагая гостю место рядом с отцом.
— Аригато[13].
Менеджеры хедж-фонда и другие присутствующие явно чувствовали себя не в своей тарелке.
— Это в высшей степени некстати, — заметил один из них.
— Пожалуйста, оставьте нас, — хмуро попросил Такагава. — У нас более серьезное дело, чем бизнес.
— Послушайте, Харуто, — начал другой. — Не знаю, что тут…
Такагава остановил его одним взглядом, после чего все поднялись и один за другим потянулись из кабинета. Некоторые, выходя, бормотали что-то под нос.
— Я поговорю с ними. — Рен последовал за гостями, и старые знакомые остались наедине.
— Мне жаль, что так получилось, — сказал Дирк.
— Не извиняйся.
— Ты же знаешь, что мне нужно.
Такагава кивнул и впервые за все время посмотрел Питту в глаза.
— Они пришли за грузовой декларацией. Я мог бы отдать ее им, но не сделал этого, потому что она дала бы тебе ложный след. А лгать тебе я не хотел.
— И ты ничего им не отдал.
Такагава кивнул.
— Мне показалось, что можно сохранить немного чести, если не вводить в заблуждение. Кто молчит, тот не лжет. Я не мог солгать тебе после всего, что ты для меня сделал… Не мог поступить с тобой так и потом смотреть тебе в глаза.
— Почему бы просто не сказать мне правду? — спросил Дирк.
— Мое положение в «Сёкара» не настолько прочно. Постоянно приходится иметь дело с дворцовыми интригами. Сказав тебе правду, я оскорбил бы остальных. Моя компания могла бы стать жертвой судебных преследований. Или подпасть под санкции твоего правительства.
Питт промолчал. Он пришел за ответами, и в данный момент проблемы «Сёкара шиппинг» его не касались.
— Харуто, трое моих людей пострадали, пытаясь помешать захвату твоего корабля. На двух других напали уже после того, как мы начали расследование. Один из них сейчас в коме, и его жене остается только молиться. Так что извини за прямоту, но мне нет дела до прочих неприятностей. Если ты такой человек, каким я тебя считаю, то должен понимать, что молчать больше нельзя.