Лауниц не выдержал и оглянулся. И сразу встретился с мутными глазами забулдыги, похожими на подгнившие сливы.

– Эй, ты чего пялишься? – с ходу зашипел рассказчик, который явно хотел разрядиться на ком-то за свое постыдное бегство.

– Слушай, ты, ссыкло. Ты там дозу раптора пытался продать, а тебя ребята из хармонтского джаамата шуганули, пнув под зад; боснийцы конкурентов на своей территории не любят. Так что соси свое пиво и заткнись, – отозвался Лауниц.

– А ты чего мне рот затыкаешь? У нас, между прочим, свободная страна. Люди, а этот парень, между прочим, сильно похож на того монстра. Куртка такая же. Отростки спрятал, наверное, пенис в штаны заправил.

Вслед за забулдыгой на Лауница обернулся весь бар – два десятка одинаковых рож с отвисшими брылями и выпяченными нижними губами. В этот момент в застывшей руке Лауница хрупнуло дешевое стекло.

Он успел заметить, как коричневая жидкость, что была в стакане, будто пустила корень. А лишь уже потом пролилась на пол.

Со стульев сразу поднялось пяток хармонтских жирдяев; парочка из них, кроме внушительного живота и прочих сальников, нарастила и приличную мускулатуру; может, гирями, может, стероидами баловались.

– Ладно, ребята, вы тут отдыхайте в меру своей испорченности, а я, что говорится, пенис в штаны заправил и пошел.

Лауниц встал и направился к выходу.

Но жирдяи встали, шумно отодвинув стулья, и двинулись за ним густой толпой. Их было не так уж много, но объем они занимали большой.

Рожа забулдыги оказалась на пути, и Лауниц влепил по ней хуком. Сразу отметил – не без удовольствия; хруст ломаемого носа растянулся, как жвачка, вытягиваемая подростком изо рта; так же неторопливо полетела и красно-зеленая сопля куда-то на северо-запад. А сама рожа со второго удара отправилась по траектории, приводящей на пол. Однако сбоку стал заходить местный качок, несвежая майка, распираемая жирами и мускулами – так что пришлось бить его подвернувшимся стулом. Качок полетел туда, откуда пришел, ломая стол, от которого в разные стороны веселыми брызгами полетели чипсы, бутылки, стаканы, напитки.

В дверях Лауниц столкнулся с двумя полицейскими. Вежливо поздоровался:

– Добрый день, господа!

– Ну-ка, стоять, – один коп уже потянулся к поясу, где у него была целая выставка калечащих принадлежностей – пистолет, тизер, наручники, телескопическая дубинка, скрепер, сшивающий углеродными нитками рот или руки человека.

В руке остался осколок стакана – его Лауниц и вдел в бочковатый живот переднего копа. И повернул, чуть выворачивая на себя, как будто загребая мороженое из лотка. А потом время еще более замедлилось – пройдя под рукой второго полицейского, Лауниц тем же осколком пропорол его жирную шею. Оттуда стала медленно выплывать красная косынка, все более расширяясь на конце. Отбросив осколок, Лауниц выдернул ключи из руки падающего копа.

Вслед за грохотом двух увесистых падающих тел, Лауниц захлопнул за собой дверь бара. Всего несколько шагов к дороге, и он сел в кабину полицейского «бьюика».

Трахнул по панели с рацией, когда полицейское управление стало вызывать патруль – тот, что остался лежать в баре. По счастью, в этой машине не было паучка-контроллера, как на гражданских машинах, такого, что может по запросу полицейского сервера мигом овладеть автоматической коробкой передач и заглушить мотор…

Минут через пять Лауниц увидел у себя на хвосте еще одну патрульную тачку и наконец прочувствовал, во что вляпался. Пути назад нет и не будет. Если даже те оба борова-полицейских выживут, все равно светит двадцатка – за попытку убийства представителя администрации.

Лауниц резко развернулся и помчался навстречу фарам патрульной машины. Оттуда успели проорать что-то глупое через наружные динамики. Копы продолжали еще какое-то время кричать и в огненном факеле, охватившем два столкнувшихся автомобиля…

В машине Лауница уже не было. Он стоял на дороге, смотрел на пламя и вспоминал, почему остался жив. Кажется, успел выскочить в последний момент, скатившись в кювет.

Подскочившая с воем сирен полицейская машина остановилась перед ним.

– Руки за голову, лечь, лицом в землю! – кричал вылетевший из кабины лейтенант в бронежилете, он словно нарочно отклячивал назад задницу и отчаянно сжимал двумя руками выставленный вперед пистолет – так, что даже побелели костяшки пальцев. Был заметен калибр – этот кольт использует безгильзовый боеприпас с лепестковой пулей. Если одна такая попадает в мягкие ткани, то превращает их в фарш. Судя по нашивке, этот лейтенант – из полицейского отряда быстрого реагирования, который успешно перестрелял всех шибко вольных старателей, шастающих в Зону и обратно, – к пущему удовольствию «Монлабс».

– Да, пожалуйста, только голос не сорвите. И что-то вы так сурово экипированы, будто готовитесь отражать нападение инопланетян… Ага, уже лег.

В момент, когда лейтенант наклонялся к Лауницу, чтобы надеть наручники, тот крутанулся, локтем сваливая пистолет с линии прицела. Выстрел ушел в придорожный щебень, превратив изрядную его кучу в пыль. Левой рукой Лауниц перехватил ствол, одной ногой сбил полисмена в полушпагат и движением колена смял ему яички. Даже почувствовал, как те лопаются.

От волны боли, ударившей в голову, глаза копа стали круглыми и бессмысленными.

Чуть приподнявшись, Лауниц нокаутировал полицейского хуком в височную кость и, вывернув из его кисти пистолет, послал пулю в голову подбегающему сержанту.

И показалось, словно погрузило в сон на мгновение, что вместе с пулей он проходит путь от лобной кости копа до затылка, раскрывая лепестки и взбалтывая по дороге вязкую гущу мозгов. Поднявшись, Лауниц ударом ботинка сломал шею лейтенанту, уже раскрывшему рот. Только хруст вместо истошного вопля.

Сел в освободившуюся машину и дал газ.

Столкнул ее в кювет через полкилометра и остальной путь до дома Веры прошел пешком.

Она открыла дверь еще до того, как он позвонил.

– Так, значит, кто я? Порождение Зоны? Может, та самая спора, которую ты вынесла вместе с «капец-лампой» и сдала Берковски под роспись?

Вера отступила внутрь комнаты. Лицо ее было застывшим, словно мраморным.

Он протянул ладонь вперед и сразу почувствовал ее тело, от лба до пальцев ног. Что-то было в нем странное.

– Ты считаешь меня чудовищем, милая Вера?

– Да что ты, Саша.

– Нет, ты считаешь меня чудовищем, которое можно уничтожить керосином, бензином, сжечь и посмеяться над перекосившимся в предсмертном взвизге ртом.

Она отчаянно замотала головой, в глазах показался страх, даже зрачки расширились.

Его рука опустилась на ее плечико, сейчас такое хлипкое.

– Ты не просматриваешься. В тех, кого я встречал сегодня, улавливал наличие жира, коллагена, страха, жадности и ненависти. В общем, джентльменский набор цивилизации Нового Света во всей красе. Ты закрыта. Интересно, будешь ли ты с чувством удовлетворения вдыхать гарь от моих останков, как и они?