– пялилась на черноволосого турка-спасателя (ревнивый супружник гневно указует перстом в сторону сияющего вдалеке маяка белозубой улыбки);

– строила глазки лысому загорелому мальчику, выдающему катамараны, моторные лодки и прочие причиндалы (улику надо всенепременно пнуть ногой, надувной матрас рядом с шезлонгом, разве можно его брать без тайного сексуального умысла?!);

– забросила несчастного ребенка (кивок в сторону абсолютно счастливой девочки в красной панамке, увлеченно лепящей куличи).

То краснея, то бледнея, опозоренная на весь пляж, супруга испуганно оправдывается, бормочет что-то утешительное, заискивающе улыбается. Потом девушка устало снимает солнечные очки, и… Я не могу сказать, кто она по национальности – может, вьетнамка, может, филиппинка, возможно, тайка, очень гладкая кожа, восточный разрез глаз, точеный аккуратный носик. Бюргер с чувством выполненного долга кряхтит и откидывается на шезлонге, подставляя колыхающийся брюшной бурдюк солнцу. Но все мужику неймется, время от времени опять фыркает воспитательной речью. Вот ведь садюга: не может просто наслаждаться молодостью купленной им женщины, еще и нудит постоянно над ухом.

Как российский комар.

Почему именно российский?

Потому что турецкий комар, падла, не пищит, нападает без предупреждения. И он не просто падла, он – темпераментная падла. Жрет и жрет беззащитно посапывающее туристо. Среди ночи подрываешься от жуткого зуда и понимаешь: сожран, вот просто начисто сожран! Со мной эта беда произошла в первую же ночь. Утром я попыталась выпросить на рецепции такую штуку, которая включается в розетку и лишает кровопийц аппетита (вечно из головы вылетает ее название). Девушка-менеджер сочувственно заявила: увы, таких причиндалов не держим. Но выжить рядом с турецким комаром, как оказалось, все же можно. Экспериментальным путем я довольно быстро установила: местные насекомые при всем своем коварстве и прожорливости очень скромны. Им стыдно заниматься своим гнусным делом не под покровом темноты. Включенный ночник – и расстроенный комар исчезает, наверное, летит жрать посапывающих в темном номере соседей.

Опять немец орет, вот же бурчалка старая…

На редкость неудачно я сегодня расположилась на пляже! Мне нравится, загорая, отпускать свои мысли. Чтобы они, как волны, наплывали, сменялись, замирали или ускоряли ритм. Я бы вспомнила моих лохмусек, псиночек, Лайму с Боськой, придумала бы новые способы оказания помощи приюту, поностальгировала на рабочие темы, представила бы встречу с мужем. Да уж, погрезишь тут о всяком-разном хорошем, когда над ухом такое темпераментное наматывание молодых нервов на плотно набитый кошелек!

Впрочем, по остальным позициям жизнь удалась. Горячий полдень прокаливает каждую клеточку растекшегося от наслаждения по шезлонгу тела. Соленый аромат теплого спокойного моря смешивается с запахом кокосового масла на моей коже, а еще я различаю в жгучем ветре горьковато-сладкие нотки цветов, разогретых солнцем сосновых игл, терпкой хвойной смолы. Кто-то принес работающим в баре ребятам приличный диск – у Таркана теперь выходной, спокойная инструментальная музыка плывет над пляжем.

Счастье – есть.

И теперь я точно знаю, где оно есть.

На берегу Эгейского моря…

– Я рыбка, я рыбка, я золотая рыбка, а вовсе не медведь!

Егор. Идет вдоль кромки моря, синие плавки, белые вихры. Вихляет бедрами, кричит и в такт хлопает себя по загорелому животику.

Откуда дети все это берут? Мальчик цитирует песенку? Стишок? Где Егор услышал такие строчки? И, строго говоря, по-моему, это бред какой-то – как можно перепутать рыбку с медведем?

Звенит, не умолкая:

– Я рыбка, я рыбка, я золотая рыбка…

Ага, понимаю. Похоже, у мальчика началась любовь. К малышке в красной панамке, которая старательно возится с песком, ведерком и лопаткой; к той самой дочери злобного бюргера и молоденькой девочки-Chanel неопределенно-восточной национальности.

Егор приблизился к объекту симпатии, особенно громко прокричал свою песенку и даже сопроводил ее активной жестикуляцией. Рыбка – сложенные ладошки, вытянутые вперед руки, и пошли вперед волнообразные движения. Медведь – ведет, ведет ручонкой, старательно очерчивает вокруг своего худого тельца, пытаясь изобразить объем. Потом, скосолапив ноги, делает пару шагов.

– Я рыбка, я рыбка, я…

Девчушка не выдерживает напора оказываемых знаков внимания. Бросает Егору под ноги ведерко и, заливаясь слезами, бежит к уже наблюдающей с задумчивой улыбкой эту сцену маме.

– Сегодня не мой день, – опечаленный малыш, опускаясь на песок рядом с моим шезлонгом, явно решил пожаловаться на свою тяжелую судьбину.

Я сразу начинаю копаться в пляжной сумке, пытаясь найти конфету, и при этом прекрасно понимаю, что ее там сроду не было, не люблю сладкое.

Перечень бед тем временем активно продолжается:

– Мама поругалась с папой. Так кричали, так кричали – это просто конец света! За завтраком мне папа опять не разрешил есть дыню…

– Почему? – Я протягиваю ребенку журнал, там вроде были картинки с машинами; вдруг облегчат муки томящегося сердца. – У тебя аллергия?

– Не то слово. Плачу, чихаю, сопли льются. Да уж, старость – не радость. Из меня уже вообще песок сыплется…

Улыбаюсь. Жаль мальчишку, который страдает между молотом и наковальней родительских проблем. Но он – такой смешной попугайчик! Кривляющаяся малолетняя обезьянка! Вещает про сыплющийся песок с серьезным-пресерьезным личиком, и этот вздох, обреченное махание рукой… Актером может стать, точно!

– Доброе утро, Натусик! Вот они мы, не помешаем?

Сегодня девицы вызывают у меня раздражение. Думаю про то, что идиотизм, как правило, всегда бодр, радостен, энергичен. Логично: нет познаний – нет печалей, нечему умножаться, Соломон фореве.

Вру девчатам. Что вы, что вы, не помешаете, я так рада, так рада!

Натянуто улыбаюсь, продолжая безмозглый приветственный щебет. А на самом деле жутко жалею, что забыла дома наушники. Музыки накачала в телефон – на полгига, ну и толку с нее без «ушей»? Отгородиться бы теперь от девчонок! А как гордо называется отель – «Long Beach», и ведь чистая правда. Очень-очень лонг, много пространства, зонтиков, шезлонгов. Но как медом всем именно возле меня намазано! С утра выбрала себе самое тихое местечко: я, море, солнце и больше никого. Наползли, тараканы. Каким бы дустом мне вас всех травануть? Кто-нибудь, подскажите!

– А мы, Натусик, всю ночь и все утро с немцами колбасились. Дохлый номер, – Лера, старательно расправив на шезлонге синее полотенце, достала из сумки солнцезащитный крем. – Смотри сюда, – ее указательный палец сгибается вниз. – Ложная надежда, путевка все еще сгорает. И у Светика та же беда, только…

Перебиваю ее:

– Эй-эй, сбавь обороты! Дети – цветы жизни!

Егор, правда, вроде бы не прислушивается к разговору. Успокоенная мамой роковая малепуся опять вернулась к своим куличикам, и мальчишка явно обдумывает план дальнейших действий.