снимаешь людей в одежде, а на фотографиях они все голые! — выпалил Марчуков. Лицо его раскраснелось от азарта. — Представляешь, когда все на линейке голые стоят, а?

— Олежа, ты вроде уже взрослый почти, а в сказки веришь! — засмеялся я.

— В смысле, сказки? — вмешалась Друпи. — Я тоже слышала, что есть такая пленка.

— Ну и какой же научное обоснование у этого замечательного эффекта? — хмыкнул я.

— Пленка снимает тепло! — уверенно заявил Марчуков. — Тело теплое, поэтому на пленке только его и видно. А одежду — не видно. Поэтому на фотографиях все получаются голые и красные!

— Да вы что, ребят, серьезно в это верите? — я посмотрел на своих приятелей по очереди. Марчуков был возмущен до глубины души моей «дремучестью». Мамонов выглядел удивленным, Друпи смотрела недоверчиво, с прищуром. Интересно, откуда этот миф вообще взялся? Про историю создания тепловизоров я даже случайно знал, приятель увлекался ретро-приборами, и как-то по пьянке даже показывал фотографии синего ящика с ручкой с чемоданной ручкой. Самая ходовая модель советских тепловизоров выпускалась как раз где-то с семидесятых. Только весил этот прибор сомнительной портативности килограмм тридцать. Или даже больше. И его ну никак нельзя было зарядить в обычный фотоаппарат.

— Да не, свистят насчет красной пленки у Алика, — Мамонов махнул рукой. — Ее шпионы всякие заграничные применяют, кто бы ему такую дал вообще?

Ах вот оно что! Ну да, конечно, в магической загранице, конечно, уже все придумали.

— А шпионам-то эта самая красная пленка зачем? — спросил я, делая над собой усилие, чтобы сохранить серьезность.

— Ну как… — Мамонов пошевелил бровями. — Чтобы потом можно было в заграничные газеты продать фотографии, что в Советском Союзе на самом деле по городу голыми ходят… Блин, ну чего ты пристал? Не знаю я, зачем им красная пленка! Но это точно из шпионского арсенала. В Америке делают, а у нас нет. Так что, Олежа, либо твой дружбан свистит, либо наш Алик — американский шпион.

— Слуууушай! — Марчуков вскочил и обдал нас всех песком. — Илюха, ты же говорил, что этот дядька из фотокружка — твой сосед! Давай к нему сходим и расспросим про красную пленку с пристрастием! Кирюха, если он скажет, что все это правда, тогда ты поверишь?

— Тогда поверю, — хохотнул я.

— Айда к нему, а? Прямо сейчас! И в газете про это потом напишем. В нелегальной, потому что в легальной нам вожатые не позволят! — Марчуков принялся стряхивать с себя мокрый песок. Ну и мы все тоже встали, потому что когда Марчукову что-то втемяшилось в голову, он как-то очень ловко умеет всех заразить идеей.

Песок, ясное дело, так просто отряхнуть не получилось, так что он теперь был везде — в непросохших трусах, в волосах, в кедах и даже, кажется, за ушами. Так что у нас всех четверых сейчас разве что таблички над головой не хватало: «Мы ходили на речку без присмотра и разрешения!» Я скосил взгляд на целеустремленно шагавшего вперед Марчукова, у которого даже нос был в песке, и фыркнул. Наверняка, если сейчас нас остановит кто-то из вожатых или воспитателей и потребует объяснения, почему это мы выглядим так, будто ходили купаться совсем даже не в свою смену, то он на ходу сочинит занимательную историю о том, что мы на самом деле были вовсе даже не на реке, а проводили эксперимент по сравнительной устойчивости песчаных замков. В песочнице рядом с десятым отрядом. А мокрые, потому что…

— Не входить! Идет печать фотографий! — раздалось из-за двери фотокружка.

— Илюха, это мы, — негромко сказал Мамонов.

— Что еще за «мы»? — недоверчиво спросил Илья Сергеевич, но из-за двери послышался звук открывающегося шпингалета. А потом высунулась всклокоченная голова хозяина фотолаборатории. Он придирчиво осмотрел нас с ног до головы, потом повернулся к Мамонову. — Никого больше в кружок не возьму!

— Да не, Илюха, мы не в кружок, — Мамонов махнул рукой. — Твоя консультация требуется. Профессиональная.

— А… — Илья Сергеевич нахмурился. — Ну тогда ладно… Только внутрь я вас не пущу, там фотографии сушатся. Давайте тут поговорим.

Он вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь. Марчуков попытался заглянуть внутрь лаборатории, но у него ничего не вышло — дверной проем кроме двери был прикрыт здоровенной темной шторой. На веснушчатом лице Марчукова отразилось сразу две эмоции — подозрение и разочарование.

— Вот видишь, не дает даже заглянуть, — прошептал он мне на ухо. — Наверняка голые фотки не успел убрать!

— Илюха, у нас Кирилл говорит, что красная пленка — это сказочка для детей, — сказал Мамонов. — Ты же точно должен знать, скажи ему…

— Хм… — Илья Сергеевич посмотрел на меня. — Это ты, значит, у нас Фома неверующий, да?

— Вроде того, — усмехнулся я.

— И ты думаешь, что красную пленку выдумали какие-то бабки на скамейке, которые слышат звон, да не знают, где он, так? — его глаза за очками прищурились.

— Вряд ли бабки, — я пожал плечами. — Не бабковая тема какая-то.

— Ага, не бабковая, — лицо его стало таким серьезным, что хоть картины пиши аллегорические. На тему: «С таким лицом говорят правду, только правду и ничего, кроме правды!» — Значит так, ребят. Я расскажу вам, только по большому секрету. Чтобы никому и никогда, поняли?

Марчуков, Мамонов и Друпи кивнули. Я кашлянул, чтобы не рассмеяться. Но тоже кивнул, чтобы удовольствия не портить.

— Изначально это придумали в фашистской Германии, — без тени улыбки на лице начал Илья Сергеевич. — Только тогда это была еще не пленка, а специальный прибор, которым оснастили Гестапо, чтобы они могли выявлять тех, кто что-то скрывает под одеждой. Потом этот прибор в большой тайне забрали американцы и со всех сторон исследовали. Но не могли разобраться, как он работает. И вот тогда в институте оптики в Чикаго и появился шпионский злой гений — Отто Зигфрид.