– Может быть, лучше сделать им хитоны? – спросила я Виппи Берд.

– Все, что будет угодно Мэй-Анне, – это ее статуи.

– Можно попробовать все понемногу – как на показе мод, – сказала Мэй-Анна. – Вон той дамочке в центре мы сделаем костюм из твида. Эффа Коммандер, тебе не кажется, что она похожа на нашу школьную учительницу истории?

– Трудно сказать – у нее ведь нет головы, да и рук тоже, – ответила я.

– Ну, она стоит совсем как наша учительница.

Я некоторое время рассматривала статую, пытаясь уловить сходство, о котором она говорила.

– Эй, Мэй-Анна, – вмешалась Виппи Берд, – зачем ты покупаешь какие-то обломки, надо было брать целых людей.

– Им надо сделать белые хитоны, – сказала я, – чтобы все было в одном стиле. Скажи, а почему это ты решила все сделать белым?

– Это придумала не я, а дизайнеры братьев Уорнер по их указанию. И потом, не все здесь белое, например, вы.

Это она верно подметила.

Перед выездом из Бьютта мы с Виппи Берд долго ломали голову, какой подарок привезти Мэй-Анне. У нее было уже больше сотни фотографий Муна, а конфеты из кондитерской Геймера мы и так посылали ей каждый год на день рождения. Мэй-Анна просила привезти ей снега, и Мун даже собрал немного в банку, и этот снег превратился в грязную воду, но перед самым выездом Виппи Берд, как всегда, нашла верное решение.

Наш подарок мы вручили сразу после того, как закончилась «экскурсия» по ее дому. Он был аккуратно завернут в мешковину и перевязан шпагатом. Мэй-Анна стала тщательно развязывать каждый узелок, но потом не вытерпела и просто разорвала шпагат, вытащила подарок на свет и, увидев его, долго хохотала. Она держала в руках деревянную кружку, игравшую роль вывески в том баре, где они с Бастером когда-то сыграли свою «свадьбу».

– Ах, так это вывеска из «Коричневой кружки»! – удивленно воскликнула она. – Ну, это настоящий свадебный подарок! Как он у вас оказался?

– Мы его сперли, что же еще, – сказала Виппи Берд.

Мэй-Анна сняла в своей спальне одно из зеркал и повесила кружку на его место. Кружка была грязной, потому что ни мне, ни Виппи Берд не пришло в голову ее заранее почистить, и обрывки паутины пристали к белоснежным штанам Мэй-Анны. Это ее нисколько не обеспокоило, и мы принялись оживленно обсуждать, как интересно смотрится коричневый предмет в белизне ее дома. Деревянная кружка так и провисела на этом месте до конца ее дней.

Мэй-Анна протянула мне лосьон против загара, но я отрицательно покачала головой, потому что солнце мне никогда не вредило. «Эй, Мэй-Анна, а чем здесь вообще можно заняться?» – спросила я, и мы все рассмеялись.

А дело было в том, что сегодня был первый день, который мы провели вместе за всю неделю нашего пребывания у нее в гостях, и Мэй-Анна сводила нас пообедать в ресторан «Браун Дерби». Этот ресторан был выстроен в форме ковбойской шляпы, и цены в нем были сумасшедшие. Мэй-Анна сказала, что туда часто ходят приезжие из Небраски, которые принимают друг друга за кинозвезд. Наверное, так оно и было, потому что какой-то человек попросил у меня автограф, видимо, из-за того, что в тот момент на мне была одна из шляпок Мэй-Анны и вуаль, мешавшая поднести ложку ко рту, скрывала мое лицо.

В остальные дни она предоставляла нас самим себе и свою машину – в наше распоряжение. Она объяснила нам, что, если бы она ездила с нами, нам бы не было житья от людей, желающих получить автограф, что, конечно, было верно. Когда мы выходили с ней вместе, нам стоило остановиться хоть на минуту, тут же вокруг начинала собираться толпа, и люди просили ее написать что-нибудь личное им в записные книжки. Другие просили разрешения сфотографировать ее, третьи спрашивали, когда она собирается выходить замуж за Кларка Гейбла, хотя она даже не была с ним знакома, и нам с Виппи Берд приходилось ждать ее порой минут по тридцать-сорок, пока она не переговорит со всеми.

Нам с Виппи Берд нравилось разъезжать в белом «Кадиллаке» Мэй-Анны, потому что прохожие останавливались, глазели на нас и старались припомнить, кто мы такие. Когда мы выходили из машины и кто-нибудь при этом обращал на нас внимание, Виппи Берд взмахивала рукой и заявляла: «Только никаких автографов, прошу вас, господа, никаких автографов!»

Но больше всего нам понравилось на студии «Уорнер Бразерс», где мы посетили гримерную Мэй-Анны, а на съемочной площадке нам разрешили даже посидеть на стуле с надписью «МАРИОН СТРИТ «на спинке. Стул был жестковатый, я бы на ее месте предпочла какой-нибудь другой с мягкой набивкой. Потом мы пошли в студийный кафетерий, который все там называли «стойло», а самих братьев Уорнер там называли Синг-Синг, что вы уже знаете. В этом кафетерии мы увидели всех знаменитостей, которые в то время работали на этой студии, и со спины – даже саму Бетт Дэвис, которая была вся в кружевах и бриллиантах, но только бриллианты эти были фальшивые, да притом такие, что только дурак бы этого не заметил. («Эффа Коммандер, одурачить тебя не так уж и сложно», – говорит мне Виппи Берд.)

Все там называли друг друга «дорогая», включая саму Мэй-Анну, и Анна Бейтс, с которой они когда-то жили в одной квартире, но которая так и не стала звездой, подошла и сказала: «Дорогая, я ужасно извиняюсь…», но не сказала за что, а мы не стали об этом спрашивать. Мэй-Анна представила нас как своих лучших подруг. «Как это оригинально!» – сказала Анна Бейтс, видимо, мы ей понравились.

Когда она ушла, Мэй-Анна выразила сомнение в ее искренности и добавила, что искренность в Голливуде такая же редкость, как девственность на Аллее Любви.

Когда к нам подошел Джон Гарфильд, Мэй-Анна представила нас ему и сказала, что мы ее старые друзья из Бьютта. Эта личность никогда нас особо не интересовала, пока он не сказал: «Ах, Бьютт – прекрасный город! И красивые горы вокруг!», после чего, разумеется, навсегда стал нашим любимцем.

Мэй-Анна, однако, быстро о нем забыла и переключила свое внимание на толстяка в красных штанах, пробиравшегося между столами. Когда он поравнялся с нами, Мэй-Анна схватила его за руку:

– Дэвид!

– О, дорогая, привет!

Мэй-Анна вся напряглась, и мы с Виппи Берд заметили, что люди за другими столиками тоже наблюдают за происходящим.

– Знаешь, Дэвид, когда я прочла сценарий «Новичков на войне», то сразу поняла, что роль Эстер написана для меня. Правда-правда, – говорила Мэй-Анна, не выпуская его руки.

Мне, однако, показалось, что он настроен по отношению к ней вовсе не дружелюбно. Взглянув на нее поверх своего внушительного носа, он произнес:

– Прости, милая, но эта роль – для девушки не старше двадцати.

Он высвободил свою руку из рук Мэй-Анны, которая выглядела теперь совершенно уничтоженной. Потом он заметил кудри Виппи Берд и спросил, настоящие ли они.

– А твои? – спросила она, скосив глаза на его лысину.

– Сукин сын, – сказала Мэй-Анна, когда он ушел.