Эрнесто снова написал матери. Это был ответ на ее письмо, в котором она критически отзывалась о поведении гватемальских коммунистов, которых сын к ней направил. «Коммунистам не свойственно то отношение к дружбе, которое характерно для тебя, но между собой они дружат ничуть не хуже, а то и лучше, чем способна дружить ты. Я стал тому свидетелем… в Гватемале: там все думали только о собственном спасении, а коммунисты сохраняли свою веру и чувство товарищества, оставаясь единственными, кто продолжал что-то делать… Я уверен, что они достойны уважения, и рано или поздно я сам вступлю в партию; основное, что меня удерживает от этого сейчас, — это сильнейшее желание посмотреть Европу, а в условиях железной дисциплины сделать этого я не смогу».

Месяц спустя, в декабре, Эрнесто еще раз написал матери, по-видимому в ответ на письмо, в котором она выражала беспокойство по поводу его решения в будущем вступить в компартию. Он сообщал ей: «Того, чего ты так опасаешься, достигают двумя путями: позитивным — когда убеждаешься сам напрямую, — и негативным — когда разочаровываешься во всем остальном. Я достиг цели вторым путем — чтобы убедиться в том, что надо было следовать первым. То, как гринго… обращаются с Америкой, вызывало во мне все нарастающее негодование, но в то же время я изучал теорию, объясняющую причины их поведения, и я увидел научность этой теории. А затем последовала Гватемала».

То, что он увидел в Гватемале, только прибавило веса его прежним выводам, писал Гевара, и в какой-то момент он «оставил путь рацио и обрел нечто родственное религиозной вере». Итак, это свершилось. Теперь Эрнесто заявлял о своем идеологическом кредо открыто. Он стал убежденным коммунистом.

III

1955 год не принес больших изменений в жизнь Эрнесто. Он был все тем же молодым аргентинским бродягой — правда, имевшим медицинский диплом, — пытавшимся обеспечить себя работой в чужой стране. Их отношения с Ильдой стали более прочными. Скорее всего, это было связано не столько со сглаживанием расхождений между ними, сколько с тем, что Эрнесто вновь нуждался в Ильде как в человеке, у которого можно время от времени занять денег, а также, как он записал у себя в дневнике, для удовлетворения своей «настоятельной потребности в женщине, которая не прочь потрахаться». Он достаточно хорошо знал Ильду теперь, чтобы быть уверенным: она не откажет ни в деньгах, ни в ласке.

Чтобы как-то загладить то, что они не вместе встречали Новый год, Гевара принес Ильде запоздалый подарок: миниатюрное издание романа аргентинского классика Хосе Эрнандеса «Мартин Фьерро» в зеленом кожаном переплете. Это было одно из самых любимых произведений Эрнесто. Дарственная надпись, казалось бы, должна была прозвучать для Ильды убийственно, но она тем не менее восприняла ее как доказательство чувств Эрнесто: «Ильде с надеждой, что в день нашего расставания ты будешь способна понять мое стремление к расширению горизонтов и мой воинствующий фатализм. Эрнесто, 20.01.55».

Ильда оставалась без работы, но держалась на плаву благодаря помощи семьи, к тому же она нашла чем себя занять. В январе Ильда записалась на двухмесячный курс, посвященный Мексиканской революции, в Автономном университете Мехико. Полученными знаниями она делилась с Эрнесто, оба читали книги по этой теме, включая «Восставшую Мексику» Джона Рида и мемуары Панчо Вильи.

На тот момент в Мехико находилось около дюжины кубинских монкадистов. Некоторые из них разместились в меблированных комнатах на улице Гутенберга. Ньико Лопес и Калисто Гарсиа поселились отдельно — в отеле «Гальвестон» в старом городе. Они поддерживали тесную связь с неофициальным координатором движения — Марией Антонией Гонсалес, проживавшей в доме 49 на улице Эмпаран в центре Мехико. Случайно встретившись с Ньико Лопесом в больнице, Эрнесто стал время от времени видеться с ним и его товарищами, знакомясь таким образом с новыми кубинцами, которые постепенно прибывали в город. Двоих из них — Северино «Гуахиро» Россела и Фернандо Маргольеса — он привлек к обработке фотографий, которые сделал для «Ахенсия латина» на II Панамериканских играх, прошедших в марте. Другой кубинец — монкадист Хосе Анхель Санчес Перес, только что прибывший из Коста-Рики, — поселился в том же пансионе, что и Эрнесто, на улице Тигрес. За пару месяцев до того Санчес Перес принимал участие в боевых действиях в Коста-Рике, где защищал режим президента Фигереса.

Незадолго до начала Панамериканских игр Санчес Перес познакомил Эрнесто с Марией Антонией. Как утверждает кубинский историк Эберто Норман Акоста, Эрнесто был принят Марией Антонией в ее круг благодаря тесным связям с Ньико Лопесом, Калисто Гарсиа и другими кубинцами. Он также сумел понравиться мужу Марии, борцу «Дику» Медрано, и потому стал регулярно появляться у них в доме.

Тем временем Ильда хотела наладить отношения, прерванные недавней ссорой. «Я скучала по Эрнесто и хотела помириться с ним, поэтому решила, — писала она, — взять инициативу в свои руки». Благоприятная возможность подвернулась, когда из Канады прибыла Мирна Торрес, которая решила выйти замуж за своего молодого человека, Умберто Пинеду, прибывшего в Мехико после нескольких месяцев, проведенных в Гватемале в подполье. «Пользуясь нашей дружбой, я попросила Мирну пойти со мной в дом кубинцев; я знала, что Эрнесто часто бывает там, так как они вместе занимаются обработкой его фотографий». Это посещение принесло Ильде желаемые плоды. Гевара согласился прийти к ней в гости, и она надеялась, что их отношения возобновятся.

Под занавес Панамериканских игр пришли неутешительные новости о скором закрытии «Ахенсия латина». План Перона создать аргентинское международное новостное агентство не оправдал себя, и с ним уходил главный источник доходов Эрнесто. Он подсчитал, что агентство задолжало ему пять тысяч песо. «Эта сумма совсем бы мне не помешала, — писал Гевара. — С ее помощью я мог бы оплатить долги, проехать по всей Мексике и вообще поразвлечься». Эрнесто с тревогой ждал, когда ему выплатят деньги, и на всякий случай решил пока не возвращать один из выданных ему агентством фотоаппаратов.

Он мог бы попытаться продвинуться по научной линии, но отклонил заманчивое предложение устроиться на работу в Нуэво-Ларедо, что на границе Мексики и США, не желая связывать себя двухлетним контрактом. В письме от 9 апреля Эрнесто отказался от предложения тети Беатрис воспользоваться ее связями для устройства на работу в фармакологическую лабораторию:

«Несмотря на мою неустроенность, неоднократные отступления от общих правил и прочие недостатки, у меня есть глубокие и четко оформившиеся убеждения. Эти убеждения не могут позволить мне получить работу описанным тобой способом, поскольку эти места являют собой притоны мошенников худшего сорта: они торгуют человеческим здоровьем, которое я в меру своей квалификации должен защищать… Я беден, но честен».

В апреле Эрнесто съездил в город Леон в штате Гуанахуато на конференцию по аллергическим заболеваниям. Там он представил доклад на тему «Кожное тестирование посредством полупереваренных пищевых антигенов». По его словам, доклад был «встречен сдержанно», но получил одобрение со стороны доктора Марио Саласара Мальена, его начальника по Городской больнице Мехико, и теперь должен быть опубликован в следующем номере журнала «Аллергология». Затем Саласар Мальен предложил Геваре интернатуру в руководимой им больнице, а также скромное жалованье, которое позволило бы ему заняться новыми исследованиями по аллергологии.