У меня в голове только что возник образ, словно я должен был вот-вот взлететь в самолете, а не спуститься по лестнице, чтобы присоединиться к остальным. Образ зыбкий и стойкий, как вздох. Я думаю о том, как мы плавали на узкой лодке по каналу Эри. Вам, парни, было девять и шесть. Прежде чем получить ключ, нам пришлось выслушать двадцатиминутный инструктаж. Помните, как инструктор спросил, умеем ли мы вязать морские узлы? И, не дожидаясь нашего ответа, сказал: «Не можете вязать морские, вяжите простые»? Мне это очень нравилось. Нам всем это очень нравилось. Нам нравилось изучать сборник навигационных карт в спиральном переплете (несмотря на то что канал не предполагал вариантов навигации), и нам нравилось то, каким быстрым казался наш ковчег по сравнению с тем, каким медленным он был на самом деле – помните, сколько бегунов обогнали нас по берегу? Нам нравилось связываться по рации с начальниками шлюзов, к которым мы подплывали, жарить маршмеллоу в пламени горелки, смотреть, как деньги из «Монополии» улетали с ветром, настолько сильным, что мы так и не увидели, как они приземлились, справлять малую нужду с кормы лодки – просто потому, что могли, газовать хилым двигателем – просто потому, что могли, есть растворимый какао-порошок – просто потому, что могли вязать «простые» узлы под горячим дождем. Вы упросили меня разрешить вам спрыгнуть с лодки в воду. Мне пришлось бороться с собственным рефлексом защитить вас от того, что было совершенно безопасно. Я помню, как вы оба парили в воздухе: улыбку Сая, его руки, стиснутые на груди, словно в порыве удержать мгновение, как светлячка. И волосы Саши, его ребра, кулак его правой руки, воздетый вверх в ознаменование… чего? В ознаменование чего? Триумфа над страхом? Унаследованного от предков рефлекса «бей или беги» возрастом старше, чем homo sapiens? Любви к жизни?

«С кем я говорю сегодня?» – снова и снова вопрошает автор первой предсмертной записки, пересчитывая доводы в пользу капитуляции. Душа приказывает ему «цепляться за жизнь», сравнивая смерть с «изгнанием человека из собственного дома».

Повторять, что мы хотим жить дольше, недостаточно; мы должны отказаться прекращать это повторять. Предсмертные записки пишутся один раз; записки с намерением жить нужно писать снова и снова – с помощью честного разговора, соединения известного с неизвестным, закладки посланий в будущее, розыска посланий из прошлого, розыска посланий из будущего, спора с нашими душами и отказа останавливаться. И мы должны делать это вместе: каждая рука держит одну и ту же шариковую ручку, каждый вздох выдыхает общую молитву. «И так мы создадим наш общий дом», – заключает душа в конце предсмертной записки, возможно, начиная писать нечто противоположное. Если каждый из нас будет спорить с самим собой, мы вместе создадим общий дом.

Два самых часто цитируемых отчета об участии животноводства в экологическом кризисе – «Длинная тень скотоводства»[340] Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ПСО) от 2016 года и «Скотоводство и изменение климата»[341] Института глобального мониторинга от 2009 года – приводят два разных набора цифр относительно того, что является одной из важнейших точек отсчета для всей науки об окружающей среде, процентного выражения объема выбросов углекислого газа животноводческим сектором [экономики]. Это число – вид суперстатистики, которая включает в себя и упрощает огромное множество составляющих, и это самый прямой довод в обоснование того, почему так жизненно важно изменить наши отношения с продуктами животного происхождения.

«Длинная тень скотоводства» стал первым отчетом такого рода, получившим широкое внимание, и когда в нем заявлялось, что на животноводство приходится 18 % глобальных выбросов парниковых газов, это вызывало аплодисменты и критику. Но, однако, еще больше это вызывало тревогу: доля в 18 % превышала долю всего транспортного сектора, вместе взятого. Тем более удивительно было то, что, когда в 2009 году Институт глобального мониторинга в ответ на «Длинную тень скотоводства» опубликовал свой отчет, в нем заявлялось, что доля животноводства в ежегодном общемировом объеме выбросов парниковых газов составляет не 18 %, а как минимум 51 %. «Если этот аргумент верен[342], – заявляют авторы в Предисловии, – это означает, что наилучшей стратегией предотвращения изменения климата была бы замена животноводства лучшей альтернативой». Они рекомендуют сократить общемировое поголовье сельскохозяйственных животных на 25 %[343], поясняя, что «можно сделать на избранных территориях, чтобы поголовье скота в бедных сельских общинах осталось примерно на сегодняшнем уровне».

Сейчас стоит сделать паузу, чтобы посмотреть, как получились эти две очень разные цифры, поскольку это не только архиважно для науки, но также обнаруживает, как наше понимание собственной планеты может настолько не вписываться в действительность.

Роберт Гудленд и Джефф Анханг, авторы отчета Института глобального мониторинга, назвали его «Скотоводство и изменение климата: что, если ключевыми фигурами в изменении климата являются… коровы, свиньи и куры?» (Кавычки авторские, не мои). Те, кому хочется[344] поставить под сомнение достоверность исследования, включая авторов «Длинной тени скотоводства», заявляют, что оно не прошло экспертную оценку. Другие – в том числе сами Гудленд и Анханг – утверждают, что прошло, а отчет Продовольственной и сельскохозяйственной организации, изданный неофициально – нет.

Джефф Анханг работает в Международной финансовой корпорации Группы Всемирного банка. Роберт Гудленд, скончавшийся в 2014 году, был экологом, профессором и ведущим советником по вопросам экологии Группы Всемирного банка. У него была докторская степень по энвиронике, и он являлся президентом Международной ассоциации оценки воздействия на окружающую среду. В 2001 году, после ухода на пенсию[345] из Института глобального мониторинга, он руководил исследованиями по изучению экологического и общественного влияния на окружающую среду в более чем десятке проектов по всему миру. Другими словами, он не был борцом за права животных и не был энтузиастом-любителем.

В статье, написанной для «Нью-Йорк таймс» в 2012 году[346], Гудленд говорил следующее: