— Папа! Не надо! Оставь его!

Отец, как ни странно, послушался. Убрал руки, повернулся к Алене, посмотрел с такой горечью, что стало просто невыносимо, затем решительно шагнул к ней и, взяв под руку, вывел из комнаты. На пороге она обернулась на кратчайшее мгновение, но успела поймать отчаянный взгляд Максима, взгляд, который, наверное, забыть уже не сможет.

* * *

Алена напряженно вслушивалась в крики за стеной. Там, в своем кабинете, отец ругался с Жанной Валерьевной.

— Это хорошо еще, что я вернулся домой рано, хотя не должен был. Даже подумать боюсь, что стало бы, задержись я чуть дольше. Твой поганый сын чуть не изнасиловал мою дочь! Ты это понимаешь? И теперь можешь хоть реветь с утра до ночи, хоть отцу своему жаловаться, но ноги этого мерзавца в моем доме не будет! Ты спасибо скажи, что я его просто отошлю. Таким, как он, место в колонии.

— Дима, прошу, не надо! — рыдала мачеха. — Почему ты думаешь, что он… Что он силой ее?..

— Да потому что я все видел собственными глазами! — орал отец. — Я еще во дворе был, только вышел из машины, посмотрел в ее окно, а там такое… Она отбивалась, а он… Он хватал ее, девочку мою…

— Но ведь они просто целовались! Ты же сам сказал.

— Просто? Просто?! Да ты совсем рехнулась? Он ее схватил, целовал насильно, и дальше дело не зашло только потому, что я вовремя вмешался!

Они спорили и ругались не час и не два. Самого Максима в доме не было, его увез к себе дед.

Несмотря на решительность отца, Алена до последнего надеялась, что ярость у него схлынет и он сможет выслушать ее спокойно. Однако поговорить получилось только утром. Да и то не получилось. Он не слышал ее. Был убежден, что она Максима просто покрывает по наивности своей или же, возможно, «подонок запугал девочку».

— Не проси за него. Он тут не останется. Это решено, и это не обсуждается. Я жалею только об одном — что не отослал его раньше.

Отец убеждал ее, что так будет для всех лучше, для нее — в первую очередь. И возможно, он прав, потому что рядом с ним она бы никогда не успокоилась, продолжала мучиться, томиться, разрываться между долгом и чувствами, которыми управлять, оказывается, совершенно не умела. Но до чего же не хотелось с ним вот так расставаться! До чего же больно становилось от одной лишь мысли, что он уедет так далеко, так надолго, что никогда она больше не увидит его за завтраком или ужином, не услышит его голоса… Возникло ощущение, будто от сердца оторвали часть и теперь там кровоточащая рана.

Отец предпринял все возможное, чтобы они больше не встретились, не попрощались. Отключил Интернет и телефон у нее отнял.

«Потом верну, — сказал, — когда этот уедет, чтоб не названивал».

И даже в школу ее не пускал. Велел, чтоб из дома ни ногой.

Неужели боялся, что Максим ради нее вырвется от деда и примчится к гимназии? Глупо, конечно. Зря отец так перестраховывался. Максим бы никогда так не сделал, к сожалению. Да и писать-звонить не стал бы наверняка…

* * *

Дома без Максима было пусто, но в классе отчего-то его отсутствие ощущалось еще острее.

Когда она вошла в аудиторию после трехдневных «каникул», все, буквально все, уставились на нее. Кто с интересом, кто с напряжением, кто в замешательстве.

Алена едва успела сесть за свою парту, когда увидела в дверях Кристину. Та выглядела вроде и обычно, но что-то в ней неуловимо изменилось. Может, не накрасилась? Да в общем-то, ей все равно, приди Фадеева хоть лысой.

Алена отвела взгляд, но в следующую же секунду услышала визгливое:

— Это все из-за тебя!

Даже не догадываясь, о чем речь, она сразу интуитивно поняла: Кристина обращалась к ней.

— Из-за тебя его отослали! — Кристина и начала-то возбужденно, а с каждой секундой, с каждым словом входила во все больший раж. Глаза ее блестели гневно, почти безумно. Бледное лицо пошло алыми пятнами. — Если бы не ты… если бы не свалилась на нашу голову… ничего бы этого не было. И Макс был бы здесь, с нами! Знала бы ты, как я тебя ненавижу! Как ты мне противна этим своим овечьим взглядом, этой своей притворной кротостью! Зачем ты вообще сюда приехала? Кому ты тут нужна? Сидела бы в своей деревне!

У Кристины началась форменная истерика. Ее заметно потряхивало, даже Ренат встревожился:

— Крис, Крис, успокойся… Макс ведь не умер. Ну уехал, вернется через год.

Но она уже рыдала вслух, уронив голову на парту. Все озадаченно переглядывались. Мансуров присел рядом с ней, положил ей на плечо ладонь.

— Не обращай внимания, — промолвил под боком Стас.

Кристина вдруг вскинула голову, повернулась к Мансурову.

— Прости, Ренатик, но отсядь, без обид. Это место Макса.

Затем, шмыгнув носом, обвела взглядом класс, вновь остановилась на Алене, прищурилась:

— Что смотришь? Довольна? Думаешь, всех сделала? — Кристина криво улыбнулась. — Думаешь, ты такая офигенная, что за тобой аж двое ухлестывали? Как бы не так! А ты знаешь, что эти двое…

— Фадеева, заглохни! — рявкнул Стас.

— Крис! Крис! Прекрати! — засуетился Ренат.

— … эти двое поспорили, кто из них первым тебя трахнет. Да-да, что вылупилась? Не веришь? — Кристина рассмеялась. — Именно так. Мы всем классом наблюдали, делали ставки… У-у-у, а что это у нас такое лицо? Ты и правда думала, что они оба такие вдруг ослепли, сошли с ума и влюбились в замухрышку, да? Ха! Ну ты и дура…

Алене казалось, что все вокруг стало вдруг нереальным, сплошной сюр. Потому что… Ну не может же быть так на самом деле? Не могут ведь вот так разыгрывать живого человека? Она привстала, потрясенная, оглянулась…

— Стас?

— Да слушай ты ее, — буркнул он, сам красный и злой, и в глаза не смотрит.

Кристина захохотала, правда, как-то совсем не весело.

— Ренат? — Алена пыталась поймать его взгляд, но тщетно: он, покачав головой каким-то своим мыслям, отвернулся.

— Что, доярка, в шоке? Размечталась, а тут на тебе…

Алена схватила сумку и выбежала из класса под нездоровый смех Кристины.

— Беги, беги и не возвращайся! — полетело в спину.

«И не вернусь, — думала Алена, опрометью сбегая с лестницы. — Ни за что не вернусь!»

Домой добиралась на такси. Не стесняясь водителя, рыдала в три ручья. Как же так? Разве можно спорить о таком? Ставить на кон человека? Так подло играть его чувствами? Выходит, все это: кино, ухаживания, комплименты, забота, беседы по душам — было фальшивкой? Сплошным обманом, циничным и жестоким?

И вдруг ее осенило: Максим, он ведь просил ее не встречаться с ними, но просил как-то скомканно, без разъяснений. Выходит, и он знал про этот спор? И тоже делал ставки? Или просто наблюдал? Интересно, как давно они поспорили? Как давно об этом знал Максим? До их первого поцелуя или после? Хотя какая разница? Даже если до, это все равно говорит о том, что он тоже способен на такую низость… И что еще страшно, не сорвись сегодня Кристина в истерику, она бы так ничего и не узнала.