Но в прихожую следом за соседкой вошел мужчина, пятидесятилетний, крепкий, высокий, седой, усатый. Дверь комнаты была открыта, он встал на пороге.

– Мама, – сказал он. – До тебя не дозвониться. Ты что, телефон отключаешь?

Старший все эти годы был, но не показывался. Он присылал деньги, как-то очень коротко сообщил о своей свадьбе (мать поняла, что невеста шла под венец с пузом, потому и впопыхах), потом доложил о рождении внука и внучки. Сын был и, казалось, никаких чувств к ней не испытывал, а подкармливал, как привычно подкармливал бы бродячего пса, которого каждый день встречал по дороге на работу. Ее это устраивало – ее совесть перед старшим была нечиста, и она полагала, что заслужила такое к себе прохладное отношение.

И вот он явился.

Ей было страх как неловко – она не знала, что же сказать ему о брате, которого он ни разу не видел и совершенно не знал. И странная мысль родилась – эта смерть и это возвращение были как-то связаны, как будто у нее на самом деле родилось лишь одно дитя, только меняло облик – дожив до восемнадцати, вернулось в пеленки, а потом, перескочив через годы, из тридцатилетнего вдруг стало пятидесятилетним.

Сын же глядел на мать с тревогой.

Ее голос в телефонной трубке все еще был молодым. В воспоминаниях она жила сорокалетней. Увидев мать постаревшей, сын узнал ее не сразу.

Он с подозрением оглядел комнату. Мать свила гнездо – со всех сторон свисали ажурные полотнища, огромные шали, из козьего пуха и из ириса, из толстой шерстяной пряжи, немного колючей, и из тонкой и скользкой шелковой. Сама она сидела на постели с вязанием в руках – черный нахохлившийся птенец среди розоватых, золотистых, нежно-салатовых, серебристо-сиреневых волн и складок. Пальцы шевелились – невзирая ни на что, рождался узор.

Не лицо смутило сына, а отрешенность на лице – как у человека, который совершил нелегкий труд и ждет, когда его отпустят отдыхать. И сомнительная какая-то задумчивость – как будто мать была малость не в себе.

Но до последнего времени ее телефонные речи были разумны и кратки.

– Мама, – сказал сын. – У тебя правнук родился, представляешь? Правнук!

– Когда? – спросила она, не показав никакой радости и даже не попытавшись обнять новоявленного деда.

– Позавчера.

Тут ее лицо немного оживилось.

Дитя вернулось в мир, то дитя, которое она выносила в беспрестанной радости. Ушло и вернулось.

– И вот еще что – я племяша нашел.

– Какого племяша?

– Да внука твоего! Уже четыре года парню! – старший ждал изумления, радости, а их не было.

Мать просто задумалась, продолжая шевелить спицами. Что-то такое все время ее беспокоило – она не верила, что у младшего может появиться ребенок, у него не должно было быть детей. И сейчас она не имела права поверить сразу.

Старший был обеспокоен ее молчанием, но понял его по-своему.

– Нельзя тебе больше жить одной, – сказал старший. – Не дело это.

– Всю жизнь одна, – ответила мать. – И ты ушел, и он вот ушел.

– Я все знаю… Ты это… ты меня тоже пойми…

Потом сын взял мать на руки, извлек ее из кружевного гнезда, как вынул бы ребенка из колыбели, и понес прочь, в новую жизнь, где она была необходима своим родным. А она сжалась, обняла его за шею и летела молча, зажмурившись, вспоминая слова, которые следует говорить людям, взрослым детям и совсем маленьким детям.