В штабе Роммеля в Ла-Рош-Гийон начальник штаба генерал-майор Шпейдель ничего не знал о решении Йодля. Шпейдель считал, что две дивизии резерва подняты по тревоге и находятся в пути. Шпейдель также рассчитывал, что 21-я дивизия, которая находилась южнее Кана, уже направила передовые соединения для уничтожения противника. Поэтому в штабе Роммеля на создавшуюся ситуацию смотрели с оптимизмом. Полковник Леодергард Фрейберг вспоминал, что «все верили в то, что союзников можно будет сбросить в море к концу дня». Помощник Роммеля по морским делам вице-адмирал Фридрих Руге был «солидарен с оптимизмом», овладевшим штабом Роммеля.

Адмирал, однако, заметил: «Слуги герцога и герцогини Ларошфуко тихо и незаметно прошли по дворцу герцога и спокойно сняли со стен бесценные гобелены ручной работы».

В штабе 7-й армии, которая участвовала в боях, встречая союзников, поводов для оптимизма было еще больше. Офицерам в штабе БСЭ.ЗЭ. лось, что 352-я дивизия столкнула противника в море между населенными пунктами Вьервилль и Кольвилль – в зоне плацдарма «Омаха». Случилось так, что офицер, наблюдавший из бункера за событиями на берегу, прибыл в штаб с докладом об успешном отражении атаки союзников. Его рапорт был признан таким важным, что был записан слово в слово. «На берегу, – сообщал наблюдатель, – противник виден только за рядами заграждений. На берегу горит огромное число техники, среди прочего десять танков. Отряды, которые должны подрывать препятствия, делают свое дело. Высадка из десантных лодок сорвана: они держатся подальше от берега. Огонь наших огневых точек и артиллерии нанес противнику значительные потери. На берегу много раненых и убитых…»[33]

Это была первая хорошая новость, полученная 7-й армией. Уверенность в успехе была так велика, что, когда командующий 15-й армией генерал фон Шальмут предложил послать на помощь 7-й армии свою 346-ю дивизию, он получил ответ: «Мы в ней не нуждаемся».

Хотя все были уверены в успехе, начальник штаба 7-й армии генерал Пемсель все еще пытался по фрагментам представить себе общую картину происходившего. Сделать это было трудно, потому что у него не было связи: ее работа была нарушена участниками французского Сопротивления, парашютистами или воздушной и морской бомбардировками. Пемсель доложил в штаб Роммеля: «Я должен сражаться как Вильгельм Завоеватель – только на основании того, что слышу и вижу». Пемсель не представлял себе реальной ситуации со связью и был уверен, что на Шербурский полуостров высадились только парашютисты. Он понятия не имел, что к этому времени на восточном побережье полуострова на плацдарм «Юта» уже высадился морской десант. Пемселю было очень сложно представить себе точные географические рамки атаки противника, но в одном он был уверен: действия противника в Нормандии – это вторжение. Он продолжал настаивать на этом, обращаясь к своим начальникам в штабах Роммеля и Рундштедта, но оставался в меньшинстве. В своих утренних донесениях группа армий «В» и «OB-West» сообщали, что «в настоящее время все еще невозможно точно определить, являются ли действия противника крупной диверсионной операцией или вторжением главных сил». Генералы продолжали искать основной плацдарм высадки, а обычный рядовой солдат на всем протяжении побережья Нормандии мог сказать, что происходит.

В полумиле от плацдарма «Шпага» младший капрал Йозеф Хагер дрожащей рукой нащупал на пулемете спусковой крючок и снова начал стрелять. Ему казалось, что земля вокруг него разрывается на части. От грохота он оглох, в голове был сплошной шум. Восемнадцатилетнему немецкому солдату было страшно. Он чувствовал себя больным. Он хорошо сражался, прикрывая отход своего подразделения после того, как была прорвана линия обороны 716-й дивизии на плацдарме «Шпага». Сколько он убил англичан, он не знал. Хагер видел, как они выходили на берег, и расстреливал одного за другим. Раньше он часто пытался представить себе, что это такое – убить врага. Он часто обсуждал это со своими друзьями, Хафом, Сакслером и Ферди Клагом. Теперь Хагер узнал, что убивать очень легко. Но Хаф не дожил до того момента, когда мог бы узнать, что это просто, – он был убит. Хагер оставил его лежать в лесополосе. Рот у убитого был открыт, а во лбу зияла огромная дыра. Хагер не знал, где находится Сакслер, а Ферди был рядом с ним. Он наполовину ослеп, из раны от шрапнели по лицу лилась кровь. Хагер понимал, что их убьют, и это лишь вопрос времени. Он и еще 19 человек – все, кто остался от его роты, сидели в траншее перед небольшим бункером. По ним стреляли со всех сторон. Стреляли из минометов, пулеметов и винтовок. Они были окружены. Нужно было сдаваться или погибать. Это понимали все, кроме капитана, который вел огонь из бункера за ними. Он не разрешал им спрятаться в бункере. Он все время кричал: «Мы должны держаться! Мы должны держаться!»

Это были самые страшные минуты в жизни Хагера. Он уже не сознавал, куда стреляет. Каждый раз, когда разрывался снаряд, он автоматически нажимал на спусковой крючок, ощущая отдачу после выстрелов. Это придавало ему смелости и сил. Через некоторое время после очередного разрыва снаряда все вдруг закричали, обращаясь к капитану: «Пустите нас внутрь! Пустите нас внутрь!»

Скорее всего, на решение капитана повлияли показавшиеся танки. Все услышали лязг гусениц и рев двигателей. Танков было два. Один остановился в поле. Другой медленно пробирался через лесонасаждения неподалеку от трех коров, которые паслись на лугу. Солдаты в траншеях увидели, как танк начал медленно опускать пушку, готовясь выстрелить прямой наводкой. И в этот момент танк вдруг взорвался. Из траншеи по нему удачно выстрелили из базуки последней ракетой с каплевидным наконечником. Еще не веря в то, что произошло, Хагер и Ферди увидели, как на горящем танке открылась крышка люка, из которого повалил черный дым, а потом показался человек, который безуспешно старался выбраться из машины. Через несколько мгновений он замер, безжизненно припав к башне. Хагер сказал Ферди: «Я думаю, Господь пошлет нам не такую страшную смерть».

Второй танк, не испытывая судьбу, остановился на дистанции, недоступной базуке, и начал стрелять. Тогда капитан приказал всем укрыться в бункере. Хагер и другие уцелевшие солдаты устремились внутрь – в новый кошмар. Бункер, размеры которого едва достигали размера небольшой комнаты, был наполнен мертвыми и умирающими солдатами: там невозможно было не только сесть, но даже повернуться. В нем было темно, жарко и очень шумно. Раненые стонали. Люди разговаривали на нескольких языках, было много поляков и русских. Капитан под постоянные просьбы раненых «давайте сдадимся» продолжал строчить из пулемета.