Как и ожидалось, камнем преткновения стал вопрос о направленности договора исключительно против СССР и об ограниченности японской военной помощи. Позже Риббентроп писал Отту о берлинских переговорах: «Кабинет в Токио обосновывал необходимость подобного ограниченного толкования пакта тем, что Япония в данный момент по политическим и особенно по экономическим соображениям еще не в состоянии открыто выступить в качестве противника трех демократий. Осима и Сиратори сообщили в Токио о невозможности осуществления также и этого пожелания японского правительства и информировали меня и Чиано, опять-таки в строго конфиденциальном порядке, о развитии этого вопроса. Как Чиано, так и я не оставили никакого сомнения в том, что нас не устраивает заключение договора с такой интерпретацией, прямо противоречащей его тексту».[211]

Осима сообщил Арита о негативной реакции партнеров на присланный проект, дав понять, что сам он в целом солидаризуется с ними, а не со своим начальником [После войны на следствии Осима утверждал, что не он отступил от принятой линии правительства, а само правительство изменило свою позицию, не обозначив это с достаточной четкостью и тем самым поставив послов в трудное положение.]. Затем он перешел к более решительным действиям: созвал на совещание в Берлин японских послов в европейских странах, запросив у Арита разрешения, но не дожидаясь ответа. Интересный рассказ об этом оставил Того: «Я подозревал, что предлагаемая встреча является попыткой создать единый фронт для давления на министерство иностранных дел в этом вопросе. Сам я был против такого союза и считал, что если дело пустить на самотек, Японии будет нанесен серьезный ущерб. Поэтому я решил ехать в Берлин. Поскольку даже на самую быструю поездку из Москвы в Берлин требовалось два дня, я подумал, что не успею на берлинскую встречу, если буду ждать ответа из Токио . А посему просто направил в министерство иностранных дел телеграмму с сообщением о своем отъезде в Берлин в связи с предложением посла Осима. Как я выяснил по прибытии в Берлин, министерство иностранных дел не одобрило эту встречу, и, кроме меня, на ней присутствовал только посол в Италии Сиратори. В тот вечер на приеме в японском посольстве я выразил твердую убежденность в отсутствии необходимости в Трехстороннем союзе, но, разумеется, достичь единства мнений присутствующим не удалось. На следующий день рано утром я посетил министра-посланника Ито и сказал ему, что, вопреки расчетам сторонников Трехстороннего союза, он не будет способствовать урегулированию «Китайского инцидента», а, скорее, втянет Японию в какой-нибудь европейский конфликт… Я настойчиво призывал его немедленно вернуться в Токио и противодействовать заключению союза. На следующий день я выехал из Берлина в Москву».[212]

Непреклонный Ито не собирался отступать от полученных инструкций. Арита был встревожен самоуправством подчиненных и решил приструнить их, но имел в распоряжении немного средств для этого. Осима продолжал обнадеживать Риббентропа, который даже теперь не терял надежды на привлечение Японии в союз, о чем говорил Чиано по телефону 4 марта. Однако Рим все больше склонялся к «пакту двух». Появились и новые мотивировки такого решения: «Япония в качестве нашего союзника, – записал Чиано в дневнике днем раньше, – решительно толкнет Соединенные Штаты в объятия западных демократий».

Весна больших разочарований

6 марта ситуация прояснилась, когда Чиано получил обстоятельный доклад из Берлина о событиях последних дней. Сиратори и Осима, наконец обрисовали Риббентропу и Аттолико сложившуюся в Токио ситуацию. Осима подтвердил, что его правительство в принципе согласно присоединиться к пакту, но уклончиво сказал, что полученные инструкции требуют уточнений и что вопрос еще не решен. Сиратори в отдельной беседе с Аттолико в тот же день зашел гораздо дальше. По его мнению, пакт с конкретными политическими и военными обязательствами совершенно необходим, но, наверно, ни одно японское правительство не согласится на такой альянс. В любом случае, добавил он, нынешний кабинет не сможет заключить такой союз. Для этого в Токио должны смениться как минимум одно-два правительства.

Сиратори подчеркнул, что он не одобряет альянс, направленный исключительно против СССР, потому что конфликт трех держав с Москвой – только один из многих возможных вариантов развития событий. Затем он не без грусти сказал, что механизм и темпы принятия решений в Японии существенно отличаются от существующих в Европе, особенно в авторитарных условиях Германии и Италии, где все вопросы могут быть решены в течение нескольких часов по телефону. К этому можно добавить, что Риббентроп, в это же время беседовавший с Осима, предложил ему в случае задержки ответа немедленно лететь в Токио на немецком самолете, а потом был готов уже и сам отправиться в Японию, чтобы покончить с «патовой» ситуацией в переговорах. Получив доклад Аттолико, Чиано записал: «Возможно ли на самом деле как следует вовлечь далекую Японию в европейскую политическую жизнь, в жизнь, которая становится все более сложной и непредсказуемой, которая может в любую минуту измениться в результате простого телефонного звонка». И двумя днями позже: «Задержки и вся японская манера вести дела заставляют меня скептически относиться к самой возможности сотрудничества между фашистским и нацистским динамизмом и флегматичной медлительностью Японии».

Наконец, Сиратори и Осима заявили, что немедленно подадут в отставку, если согласованный германо-итальянский вариант не будет принят. Это был уже открытый бунт. 8 марта Чиано принял вернувшегося из Берлина Сиратори: «Он подтвердил то, что Аттолико написал по поводу японского ответа на проект Трехстороннего пакта… Этот ответ настолько малоудовлетворителен, что вызывает сомнения в реальной возможности заключения альянса. Осима и Сиратори отказались передать это сообщение по официальным каналам. Они потребовали от Токио принять Пакт об альянсе без оговорок, иначе они подадут в отставку, вызвав тем самым падение кабинета. В ближайшие дни решение будет известно. Сиратори надеется, что если оно будет благоприятным, то подписание может состояться в Берлине в марте, иначе все это придется отложить до греческих календ».

Дошедшие до нас телеграммы мятежных послов отличаются большей умеренностью выражений, чем можно вообразить. Они внушали Арита, что ситуация буквально вынуждает пойти на предлагаемый альянс: Муссолини и Гитлер полны решимости окончательно оформить свои союзнические отношения и взаимные обязательства; Великобритания обхаживает советского полпреда и сулит кредиты тем европейским странам, которые поддержат ее политику; СССР по-прежнему угрожает позициям Японии в Маньчжурии, а западные демократии нисколько не помогут ей в урегулировании «Китайского инцидента». После беседы с Чиано последовала еще одна депеша Сиратори, обращавшая внимание шефа на согласованность позиций германского и итальянского министров и на необходимость прийти к согласию с ними. Но Арита остался глух к призывам обоих послов и раздраженно бросил по поводу очередной телеграммы из Берлина: «Непонятно вообще, чей Осима посол – японский или германский».[213]