«Хорошо, что мы пошли вместе, – пронеслось в голове у Даны, – я никогда бы не смогла объяснить всё так хорошо». Дана протянула папку с рисунками женщине, но та в ответ руку не протянула, а произнесла:

– Проходите внутрь. Там поговорим.

– Большое спасибо. Аригато годзаимас, – так же мягко произнёс Мару и достаточно быстро зашёл в дом, как будто боялся, что мама Аски передумает и не впустит их.

Дана зашла за ним. Пока снимали обувь в узкой прихожей, Дана немного осмотрелась. Во всём доме горела одна тусклая лампочка в комнате. На секунду показалось, что все вечера эта угловатая женщина просто сидит в тёмном углу комнаты неподвижная, как камень, и смотрит в одну точку. Возможно, это предположение недалеко от истины, так как в доме не было видно следов приготовления к ужину или, наоборот, уборки после него, не слышно никаких звуков телевизора или радио. Только тишина и полумрак. Тут мама Аски произнесла:

– Сейчас я включу свет, подождите. Я-то в потёмках сижу. Мне одной хватает, но когда гости, так не пойдёт, – она зажгла свет в небольшой, но очень ухоженной гостиной.

У левой стены на небольшом столике стоял красивый чёрный лакированный ящик с открытыми дверцами и фотографией Аски внутри, рядом с ящиком – букет белых хризантем, медная пиалочка с пеплом и маленьким медным пестиком, ароматные палочки, свечка на мраморной подставке и небольшая табличка с иероглифами. Мару повернулся к хозяйке дома:

– Вы позволите?

– Да, да, пожалуйста, – она указала на ящик.

«Позволите что? Что делать-то?» – запаниковала Дана.

Мару тихонько подтолкнул Дану, чтобы шла с ним, и направился к ящику. Ничего не понимающая «гайжин» решила повторять всё за японцем. Мару подошёл к ящику, опустился на колени и указал Дане опуститься немного позади него. Зажёг свечку, зажёг от свечи ароматную палочку, поставил её в пиалочку с пеплом, взял медный пестик ударил два раза по медной пиалочке, положил пестик, соединил ладони напротив груди, закрыл глаза и склонил голову. Дана тоже сложила ладони, посмотрела на фотографию, прикрыла глаза, оставив маленькую щёлочку и склонила голову так, чтобы видеть дальнейшие действия суфлёра. Мару посидел так около тридцати секунд. Потом поклонился, рукой сбил пламя свечи и встал на ноги. Дана тоже поклонилась и встала за Мару. «Предупреждать же надо», – подумала она. И теперь, когда все формальности были соблюдены, можно было осмотреться.

Интерьер комнаты оказался скромным и лаконичным, таким же, как выглядел дом снаружи. Телевизор на тумбе, диван, низкий журнальный столик. Всё обыденное и сдержанное. Ни игры цвета, ни орнаментов или узоров. И снова показалось странным, что девушка, которую называли гением живописи, жила в таком безликом окружении. Мама засуетилась:

– Пожалуйста, садитесь, а я сейчас подам чай.

Дана последовала жесту хозяйки и присела на край светло-серого дивана из грубого текстиля. Перед ней оказался низкий столик, где лежал открытый альбом с фотографиями Аски. Наверное, мать пересматривала фотографии дочери и забыла его закрыть. «Может быть, Мару прав, и эта угловатая женщина и есть убийца. А теперь сидит в тёмной комнате, смотрит на фотографии любимой жертвы и казнит себя», – промелькнуло в голове. Дана постаралась отвлечься от подобных мыслей и осмотрелась в поисках Мару. Дана удивилась, обнаружив его стоящим рядом с мамой Аски на кухне. Он помогал ей держать поднос с чайными чашками и сладостями. Дана задумалась, почему увиденное так поразило её, и поняла, что ещё никогда не видела Мару на кухне. Даже в доме дяди он никогда не помогал накрывать на стол или убирать с него. «Интересно, у японцев так принято – помогать в чужих домах и не помогать своей родне? Надо будет спросить потом у кого-нибудь, вдруг это такой странный обычай», – пока Дана размышляла, хозяйка начала разливать зелёный чай по традиционным японским чашкам без ручек, и Дана отметила, как грациозно и ловко она это делала. В движениях появилась элегантность и плавность, а резкость и нервозность исчезли, как будто чай разливала совсем другая женщина. Такую перемену быстро объяснил Мару:

– Вы занимались чайной церемонией?

– Да, – она немного улыбнулась, – очень давно, ещё в молодости. Мой отец был учителем чайной церемонии и держал свою школу много лет. Знаете, как говорят в Японии: «Дети, живущие рядом с храмом, знают наизусть все молитвы». У меня чайная церемония, можно сказать, в крови.

– Вы жили в Киото? – почему-то спросил Мару.

– Да, а как ты догадался? Мне казалось, что я уже давно разговариваю на местном диалекте, и никто даже не даже не думает, что я из Киото, – как-то растерянно спросила хозяйка.

– Самые красивые женщины Японии живут в Киото, – пояснил своё предположение Мару.

Женщина опять улыбнулась.

– Да, я жила в Киото в большом доме своего отца. Моя мама умерла, когда мне было всего пять лет, я её плохо помню. Нас с сестрой воспитывал отец. Он был очень строгим, и мы всегда очень боялись его. А потом я влюбилась в отца Аски, он был одним из посетителей нашего чайного дома. Отец запретил мне выходить за него замуж и пригрозил отказаться от меня в случае непослушания. Тогда я взяла свою коллекцию чайных чашек и убежала из дома со своим любимым. Отец, как и обещал, отрёкся от меня. И любимый тоже отрёкся, как только узнал, что я не получу ни гроша из наследства отца. А я тогда уже была беременна. Я перебралась сюда, в Сидзуоку, потому что здесь тоже выращивают вкусный чай, продала коллекцию чашек и купила на эти деньги этот небольшой дом. И с тех пор всё ждала, что отец меня простит и позовёт обратно, но он так и не смог меня простить до самой смерти. А теперь, когда Аски тоже не стало, я осталась в этом доме совсем одна. Всё думала, что живу здесь временно, только пока мне не разрешат вернуться домой, а оказалось, что это мой единственный дом, а единственный близкий человек – Аска. Я никогда не смогла бы жить далеко от неё… – она на секундочку замолчала, а потом, будто очнувшись, произнесла: – Что это я болтаю, вам же это совсем неинтересно. Пожалуйста, угощайтесь чаем.

Все взяли свои чашечки за верхний ободок и поднесли к губам. Хозяйка при этом ещё прикрыла дно чашечки левой ладошкой. В её исполнении этот традиционный жест женского чаепития выглядел очень элегантно. Дана вовремя вспомнила о цели своего визита и положила на стол перед мамой Аски листочки с зарисовками:

– Аска помогала мне с домашним заданием по японскому языку и нарисовала эти картинки. Я думаю, они принадлежат вам.

– Спасибо большое! Аригато годзаимас! – мама посмотрела в глаза иностранке. – Я никогда не знала, что у Аски были подруги из… А откуда вы?

– Из России.

– А, Россия, это там, где всегда очень холодно, да?

Дана чуть не открыла рот, чтобы в сотый раз начать объяснять, что у нас тоже есть четыре сезона и летом бывает жарко, но Мару неожиданно прервал беседу:

– Да, у Аски было не много друзей в университете, но к Дане-чан она питала привязанность.

– У Аски было мало друзей? – мама сделала действительно круглые глаза и всем корпусом повернулась к Мару. – На похоронах же был весь университет! Никогда не поверю, что у моей дочери было мало друзей. Она и в школе была душой компании. У неё были подруги, самые красивые в их классе, да и во всей школе. Я всегда очень гордилась, что у моей доченьки такие подружки. Вот, посмотрите, Норико-чан после похорон принесла мне альбом с их фотографиями. Аска не любила фотографии, поэтому не собирала их в альбом, а вот её подружки собирали и принесли мне их, я так им благодарна.