– Кто еще скандалить вздумает – в окошко выброшу! – предупредил водитель, отчаливая от тротуара.

Спустя пару минут я вспомнила, что сижу в исключительно неудобной позе с поджатыми к подбородку ногами, с облегчением распрямила коленки, сняла с них сумку и с ужасом обнаружила, что она распорота, как рыбье брюхо, и так же выпотрошена: судя по уменьшившемуся весу торбы, ее содержимое заметно убыло. Негодующий вопль, сорвавшийся с моих уст, вынудил водителя вновь ударить по тормозам, но в окошко меня все-таки не выбросили. В оправдание своего поведения я потрясла разрезанной сумкой, прочие пассажиры мигом провели ревизию собственного имущества, и выяснилось страшное: того или иного ценного имущества лишились все, кроме одного пэтэушника: у этого условно босоногого мальчика не имелось никакой ручной клади, а в кармане лежали лишь десятка мелочью и скомканный носовой платок.

Возмутительный, с точки зрения, гаишника разворот через две сплошные и последовавшая затем дикая гонка к месту предыдущей остановки описанию не поддаются. Выжимая педаль газа, водитель грязно матерился, а в салоне висел хоровой стон, превратившийся в плач, когда мы подъехали к месту расставания с бабками – во всех смыслах.

Разумеется, воинствующих старух на том месте, где их высадили, уже не было. Бесследно исчез и никому толком не запомнившийся тип в кепке, которого слаженный хор пассажиров единодушно объявил вором.

– А вредная бабка – сто пудов, с ним в доле! – развивал тему водитель, вновь следуя по маршруту. – Старая грымза с самого начала нарывалась, искала, за что бы ей зацепиться. Устроила скандал со свалкой и отвлекла внимание от своего подельника! Подлюка из-под люка!

Пассажиры удрученно помалкивали. Я удостоверилась, что понесла не особо большую потерю, лишившись только кошелька с мелочью, и с прищуром разглядывала сумку, прикидывая, нельзя ли замаскировать разрез художественной штопкой или аппликацией. На такие дела большая мастерица Алка Трошкина. У нее и многофункциональная швейная машинка имеется, и руки растут, откуда надо, а не оттуда, откуда у меня лично растут ноги.

– Трошкина, на тебя вся надежда! – с порога объявила я, ворвавшись к подруге.

Алка даже после нападения злодейских горцев не изменила дурной привычке не запирать дверь на замок.

– Что еще? – без энтузиазма отозвалась подруга.

Примерно так утомленный собственным героизмом Брюс Уиллис в кино реагирует на очередную просьбу спасти мир.

– Мне в маршрутке разрезали сумку. Починишь как-нибудь? – Я вошла в комнату и упала на диван рядом с Алкой.

С боков подружку подпирали стопки фотографий, и на коленях она держала кучу снимков, каковые и рассматривала, поочередно извлекая карточки из подола.

– Что смотрим? – заинтересовалась я. – О! Неужели ты наконец распечатала австралийские пленки?!

В январе Алка летала на Зеленый континент, чтобы посмотреть, как идут дела на ее овечьей ферме. Она-то посмотрела, а вот мне до сих пор приходилось довольствоваться исключительно подружкиными рассказами. Иллюстрации к ним пребывали на фотопленках, которые скотовладелица все ленилась проявить.

– Это оно, твое ранчо?

Я выдернула из середины ближайшей стопки первый попавшийся снимок и с неподдельным интересом рассмотрела пейзаж с преобладанием оранжевого: рыжими были и волнистые пустоши, и песчаный берег пересохшей речки, и вечернее небо. На апельсиновом фоне заката очень красиво смотрелось раскидистое черное дерево.

– Красотища! – восхитилась я.

– Да, – сухо ответила Алка, перебирая снимки из другой пачки.

Я заглянула через ее плечо и увидела потрясающий по выразительной силе крупный план однорогого барана, засмотревшегося в объектив, как на новые ворота. На других фото тоже были бараньи и овечьи морды в фас и в профиль, овцы целиком, поодиночке, группами и даже большим коллективом во главе с лохматой собакой и лохматым же загорелым пастырем в джинсовом комбинезоне на голое тело.

– А это кто? – Я, конечно, не пропустила любопытный экземпляр.

– Джон, – безразлично ответила Алка и, заметив мой интерес, пересыпала мне на колени кучку снимков. – А это Джек, он стригаль.

– Что он сделал? – не поняла я.

– Он стриг овец, – безучастно объяснила Алка. – Стриг, стрижет и будет стричь. У него такая работа – стригаль. А это мистер Дэниел.

Мистер Дэниел был запечатлен вблизи открытого огня, на котором жарилась баранья нога.

– Он готовиль? – резонно предположила я. – У него такая работа – он жариль, париль и вариль?

– Он родиль, – усмехнулась Алка. – Мистер Дэниел папа Джона и Джека, и этим его вклад в искусство скотоводства исчерпывается. Мистер Дэниел музыкант, он играет на скрипке ноктюрны собственного сочинения.

– Какой ужас! – Я содрогнулась и потрясла пейзажным фото. – Как можно осквернять такую красоту заунывным пиликаньем?!

– А это Джаспер. – Трошкина подала мне следующий снимок. – Он механик.

– Чиниль, паяль, моторы собираль, – кивнула я.

И тут вдруг до меня дошло, что Алка не случайно рассматривает фотографии австралийских самцов в диапазоне от однорогого барана до бесперспективного престарелого музыканта.

– Трошкина, ты пытаешься на снимках найти ЕГО? – догадалась я. – Вот балда!

– Почему это я балда? – обиделась подружка. – Я логически рассудила, что не могу вернуть из Австралии того, с кем не знакома. Значит, ОН – кто-то из тех, кого я там знаю. А они все здесь!

– На первый взгляд рассуждение логичное, однако в корне неправильное!

Я двумя пальчиками защипнула Алкин подол и потрясла его, сбрасывая на пол никчемные фотографии, а затем объявила удивительную новость:

– Я догадываюсь, кто ОН. Это Максим Смеловский!

– Он разве в Австралии? Вы с ним вроде во Францию собирались. – Алка удивилась, но не тому, чему надо было.

– И продолжаем собираться, – кивнула я. – Французское посольство как раз нам визы оформляет. Именно поэтому Макс никак не может быть в Австралии. Но на работе почему-то уверены, что он именно там. И, если твои ЧЕРНЫЕ наводили справочки в телестудии, то им так и сказали: Смеловский ушел в отпуск и уехал в Австралию!

– Ну а я-то тут при чем? – поразмыслив, на это раз совершенно логично спросила Трошкина.

– Наверное, Макс кому-то говорил, что у него есть ненормальная приятельница, которая имеет собственное ранчо в Австралии, а жить предпочитает в нашем городе, – предположила я. – И называл твое имя.

– Сама ненормальная! – надулась подружка.

– Весь мир сошел с ума, – легко согласилась я. – То-то в дурдоме свободные места в дефиците… Алка! Давай о другом подумаем. Почитай-ка вот это.

Я забрала у Трошкиной последний фотоснимок и взамен сунула ей в кулачок листы с распечаткой интернет-страниц.