хотя явно позволяет себе лишнее. Однако, ощутив удар прямо в ладонь, он забыл обо всем на свете. Тем более о существовании этого тупенького медбрата. Это было непередаваемое чувство! Ничего подобного он не испытывал прежде. Казалось, в его руках целый мир! Мужчина даже позавидовал Даше, потому что она может наслаждаться этим сколько угодно. А ему вряд ли снова так повезет. И в подтверждение его мыслям девушка прошептала:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне…

Он вылетел из кабинета, скрипя зубами, сам точно не зная, на кого в первую очередь злиться. На нее? Или, может, на себя за излишние эмоции? Внутри нее его ребенок. Дочь, которая еще не родилась, а уже перевернула весь его мир. Егор чувствовал непонятную связь с ней. Это выжигало ему мозг, рвало грудную клетку, ибо он никак не мог понять, что это значит. Он никогда не являлся знатоком в области чувств. Для него всегда все было просто: злость – значит злость, ненависть – ненависть, боль – боль. Без каких-либо скрытых подтекстов. Любовь… У этого слова было имя… Имя, вырезанное кровавыми рубцами у него на сердце. Лена! Имя, которое значило для него жизнь, воздух, свет, дыхание. И даже здесь все предельно ясно. Но эти новые чувства не давали ему покоя. Ему, человеку, не умеющему толком улыбаться, такое было чуждо. Он боялся рождения дочери так же сильно, как и ждал. И в сумбуре этих мыслей почему-то затерялось то, чьей дочерью является мама его ребенка. Возможно, из-за волнений, связанных с беременностью, это утратило значимость. Егор не знал. И не хотел пока заострять на этом внимание. Главное для него сейчас – это благополучие Даши, удачный исход беременности. Он будто помешался на этом. За каким-то хреном купил аппарат УЗИ, хотя врач сразу сказал, что достаточно будет КТГ. Но в тот момент Егор не думал. Просто купил и все. И он отчасти понимал причину своего состояния. Внутри него копошился страх, как черви в гниющей плоти. Страх потерять то единственное, что имело для него значение… 

40 ГЛАВА

ДАША

Она поджидала Егора в холле и нервно поглядывала по сторонам. Сегодня ей предстояло важное дело. Даша наконец-то приняла окончательное решение. Теперь отступать нельзя. Ни сожалений, ни жалости, ни мук совести. И главное – никаких сомнений. Пока нужно об этом забыть, а то недолог час, и она передумает. Ее и так все эти дни разрывали противоречия. Однако она больше не может ждать. Тридцать семь недель – может родить уже завтра. Благо врач провел повторное обследование и остановился на естественных родах, иначе Даша не смогла бы ничего поделать. И один Бог знает, что могло бы быть, когда ребенок вздумает появиться на свет. Отобрал бы он дочь или снова запер их в своем доме? Что бы сделал? Оставалось только гадать. 

Они оба не могут быть родителями этого малыша, и это факт. Невозможно! Ни при каком раскладе нельзя! Даже если Егор тысячу раз раскается, пожалеет и попросит прощения. Нельзя! Она никогда не сможет его простить, потому что эти слова не залечат душевные раны, не соберут разбитое сердце воедино. Да, возможно, услышав «прости меня», сначала на какое-то малое мгновение станет легче, ибо в эту секунду будет лишь удивление, и воспоминания о той боли, которую причинил этот человек, отступят. Но это ничтожно крошечное время, и стоит только повернуться спиной, сделать шаг в сторону и подумать, как шквал неприятных мыслей накроет разум. И все вернется. Обида возродится с новой силой. Да и справедливо разве называть это чувство обидой? Мы часто употребляем в обиходе «Я обиделась или я обиделся», «мне обидно, не  обижай меня». Однако, когда душу топчут, словно паразитические насекомые, такое выражение неуместно. Потому что чувствуем мы совсем не обиду, а что-то сродни смерти. Когда, для того чтобы описать боль, не хватит никаких синонимов. Когда даже слово «предательство», несущее в себя столько смысла, не подходит.

Нет, точно должна существовать коллаборация из совокупности всех этих фраз. Где обида накладывается на предательство и сочетается с болью, перетекает в отчаяние, сливаясь со страданиями. И все это имеет острый вкус горечи. И как же называется в итоге? Явно не обида. 

И поэтому такое не исправить простым «прости». Хотя испокон веков нас учат прощению. Только вот правда в том, что из десяти человек, которые говорят: «Прощаю», на самом деле делают это только двое. А остальные принимают правду, смиряются и продолжают с этим жить. И ни на грамм не становится легче; мучительные мысли никуда не уходят. Они также остаются в голове, но со временем просто к ним привыкаешь. Говорят ведь, что если что-то очень долго болит, со временем перестаешь чувствовать эту боль. И именно когда эта боль притупляется, начинаешь думать, что вот теперь-то по-настоящему простил. Однако если вспомнить произошедшее, нехорошие чувства оживают вновь. И совсем не важно, сколько лет прошло. Поэтому, наверное, не существует полного прощения. А честнее вообще было бы говорить не «прощаю», а «принимаю». Принимаю предательство, обман, измену, правду. Принимаю и продолжаю с этим существовать. Так правдивее. Наше прощение дает лишь облегчение тем, кто причинил вред, снимает с их плеч груз, очищает совесть, но нам самим не приносит практически ничего.

Не является ли это самым настоящим эгоизмом? В первую очередь по отношению к самим себе. Мы смотрим фильмы и часто восхищаемся игрой актеров, даже не задумываясь над тем, что порой сами не уступаем им. Практически каждый из нас умеет мастерски скрывать душевные терзания, улыбаться, когда внутри бушует настоящий пожар. Только нам не дают оскаров, а это мастерство нужно для того, чтобы просто спокойно жить, чтобы не задавали лишних вопросов… не подливали масла в огонь. 

У Даши было достаточно времени на то, чтобы хорошенько обо всем подумать, найти ответы на мучающие ее вопросы. Хотя, наверное, на самый важный вопрос она давным-давно знала ответ, только не могла принять его. Не сможет… Что бы ни случилось в ее жизни, она не сможет отказаться от ребенка. Да, возможно, это был единственный правильный выход в сложившейся ситуации. Но стоило ей только представить, что девочка вырастет и однажды узнает правду о том, что от нее в роддоме отказалась родная мать, сердце Даши дрогнуло. Нет, она и, правда, почувствовала, как сердце содрогнулось, а потом заболело. Девушка не смогла бы спокойно жить с этими мыслями. Ребенок уже успел стать неотъемлемой частью ее,