вновь качнулись, и на полянку вышел… Шульга ахнул и тут же сложил у рта две ладони:

– Иван Андриянови-и-ич…!

Его приглушенный шепот прозвучал для вышедшего из кустов офицера как гром среди ясного неба. Он тревожно замер.

Белобрысый солдатик вскинул винтовку и стал беспокойно озираться вокруг. Шульга встал и, уже не таясь, вышел из своего убежища.

Капитан Мокрецов с удивлением всматривался в вышедшего к его группе коренастого старшину, его лицо казалось до боли знакомым.

– Сашка?! Шульга!!!

– Так точно! Я и есть, здравия желаю, товарищ капитан!

– Сашка!!! Дорогой мой человек…

Глава 14

СССР, Кольский полуостров. Хибины – Ловозеро. 14 августа 1941 года

Спина русского старшины в линялой гимнастерке маячила прямо перед их глазами, но обер-лейтенант Шорнборн, переглянувшись с Шеффером, дал знак егерям – не стрелять! По всему выходило, что старшина сел под этой елочкой вовсе не для того, чтобы смастерить, как выражаются русские, «самокрутку». Аккуратно оторвав полоску бумаги, он что-то торопливо писал на этом клочке, часто слюнявя химический карандаш. Надо полагать – не письмо своей невесте.

Около часа тому назад они укрылись неподалеку от обрыва, оставив пару егерей в засаде. Хоффман и Шмидт сразу взяли русского в оборот и словно зайца гоняли его по лабиринтам. Судя по эху выстрелов, доносившихся временами из подземелья, они почти загнали его. Но когда выстрелы смолкли, то из расщелины показалась вдруг… чумазая физиономия этого живучего старшины! В егерях взыграло чувство мести, но Шорнборн предложил Шефферу не трогать русского, а проследить за его действиями. Наблюдая за ним, они вполголоса прокрутили все возможные гипотезы и остановились на одной, весьма не глупой мысли…

Старшина не заставил себя долго ждать. Он привязал записку к елке, закинул за спину трофеи и двинул в путь. Шеффер с Шорнборном под недоуменные взгляды своих солдат долго следили за коренастой фигурой старшины, пока он не исчез за очередным поворотом.

Шорнборн опять оказался прав, и все остальные убедились в том, что прав был и старый тибетец, уверявший, что за ними почти от самой линии фронта следует враг. Из записки русского старшины явствовало, что над проектом «Лапландия» нависла серьезная опасность. Об этом же кричала и белая ленточка, которой старшина пометил место нахождения записки. Скорее всего, так он метил весь свой путь сюда, и русские наверняка уже где-то поблизости. И тогда…

Штурмбаннфюрер Шеффер опустил бинокль:

– Вилли! Нужно похоронить все их следы здесь до того времени, когда вермахт водрузит на этих вершинах свои штандарты…

…Маршрут русской экспедиции академика Барченко, по которому еще в сороковом его провел геодезист Чапыгин, обер-лейтенант Вильгельм Шорнборн помнил превосходно. И теперь год спустя, после того как они благополучно преодолели передовую русских, он уверенно вывел группу Шеффера к одному из входов в древнее хранилище. Этот лаз под круглой сопкой выглядел на вид ничем не лучше брошенной лисьей норы, но обер-лейтенант знал, чем взять трепетные сердца берлинских красоток.

Проследив за тем, как его егеря отволокли в сторону камень, прикрывающий «лисью нору», он уселся на него, держа в руке ивовый хлыстик, и под аплодисменты егерей принял горделивую позу перед фотокамерой. Дело теперь было за тибетцем, но у старого Бодцана, оказавшегося перед лазом в подземелье, вдруг побелело лицо, и он в страхе попятился:

– Майтрейя…

Плоское лицо монаха, прежде всегда невозмутимое и гладкое, как речной голыш, исказил ужас. Бодцан бросился к Шефферу и, едва шевеля дрожащими губами, принялся о чем-то просить его. Но пока Шеффер разбирался в мешанине из немецких слов и тибетского наречия, обер-ефрейтор Фридрих Мольтке, непрошибаемый разговорами о каких бы то ни было чудесах, презрительно хмыкнул в ответ на стенания монаха:

– Позвольте мне, господин штурмбаннфюрер? У меня на каждую «Майтрейю» кое-что припасено!

И не успел Шеффер предостеречь ретивого тирольца, как Мольтке шмыгнул в проход. То, что произошло далее, ввергло всех в ступор. С диким ревом Мольтке выскочил из лаза. С выпученными от ужаса глазами он рванул на себе комбинезон и, никого не видя на своем пути, помчался в лес. И неизвестно, чем бы все это закончилось для него, если бы не сохранивший самообладание его земляк Отто Баумбах. Грузной тенью он метнулся к обер-ефрейтору, сшиб его своей массой и стал удерживать рвущегося из рук тирольца. Подоспели Шорнборн с егерями, они скрутили Мольтке, удерживая того в безумном припадке.

Но тут над ними монотонно забубнил старый монах, и Мольтке понемногу затих. Под монотонную песнь монаха черты лица обер-ефрейтора разгладились, а безумный оскал уступил место выражению покойно спящего человека. И тогда Бодцан склонился и с громкими восклицаниями хлопнул над его лицом ладонями.

Мольтке открыл глаза. Увидев сгрудившихся вокруг своих товарищей, он двинул кадыком и прохрипел: