– Читай мои книги.

– Я прочла твои книги.

Ванья подошла к охраннику.

– Ванья Литнер и Себастиан Бергман из Госкомиссии.

Они предъявили удостоверения и разрешение на посещение. Охранник взял документы и зашел в маленькую будку возле калитки. Похоже, стал звонить по телефону.

– Ну расскажи, ты же с ним встречался, – снова обратилась к Себастиану Ванья.

– Ты скоро тоже встретишься.

– Надо ли мне думать о чем-нибудь особенном?

В калитке что-то зажужжало, и Себастиан открыл ее, пропустил Ванью вперед и вошел следом. Охранник вернул им их бумаги.

– Будь осторожна.

Они продолжили путь к «Лёвхаге». К Хинде.

* * *

Эдвард Хинде вновь сидел в комнате для свиданий. Его забрали десять минут назад. Два охранника. Наручники и кандалы.

В комнату.

Посадили на стул.

Пристегнули к столу.

Все, как всегда, за исключением того, что по другую сторону стола на этот раз стояли два стула. Идет Госкомиссия. Тумас Харальдссон сказал, что их зовут Ванья Литнер и Билли Русэн – полицейских, которые придут с ним разговаривать. Интересно, о чем? Как далеко они продвинулись?

Дверь позади него открылась, и у него появилась компания. И в этот раз он сдержал желание обернуться. Подожди. Позволь им подойти к себе. Хоть и маленькое, но незамедлительное преимущество. Они приблизились. Краем глаза он видел, как они обходят стол с одной стороны. Справа от него. Даже когда они оба стояли перед ним, он продолжал смотреть в окно. Только когда женщина села напротив него, он окинул ее взглядом. Блондинка, красивая, лет тридцать, голубые глаза, хорошо тренированная, если судить по плечам под блузкой с короткими рукавами. Положив перед собой на стол безымянную черную папку, она, не мигая, стала смотреть в его изучающие глаза. Не говоря ни слова, Эдвард переключил внимание на ее коллегу, по-прежнему стоявшего у стены рядом со столом.

Это оказался не Билли Русэн. А кое-кто гораздо более знакомый. Эдварду пришлось использовать все свое самообладание, чтобы не показать, насколько он удивлен.

Себастиан Бергман.

Они продвинулись далеко.

Дальше, чем он смел надеяться.

Эдвард не отрывал глаз от Себастиана, пока не почувствовал, что голос точно его не выдаст. Тогда он расплылся в довольной, чуть ли не приветственной улыбке.

– Себастиан Бергман. Какой сюрприз.

Себастиан не ответил на приветствие. Эдвард не спускал с него взгляда. Себастиан помнил это. Этот взгляд. Изучающий.

Наблюдательный.

Впивающийся. Иногда возникало ощущение, что Эдвард не только смотрит тебе в глаза, а еще и сквозь них, прямо в мозг, забирая оттуда нужную ему информацию, которую иначе бы не получил.

– И ты привел с собой?… – продолжил Эдвард расслабленным голосом, поворачиваясь к Ванье.

– Ванья, – ответила она прежде, чем Себастиан успел ее представить.

– Ванья. – Эдвард, казалось, смаковал слово. – Ванья… а дальше?

– Достаточно Ваньи, – вмешался Себастиан. Не было никаких причин выдавать Хинде больше информации, чем требовалось.

Эдвард снова повернулся к Себастиану, по-прежнему с обезоруживающей улыбкой.

– Чем же я обязан таким высоким гостям после стольких лет? Истекает срок авторских прав? Подумываешь о трилогии? – Эдвард опять переключил внимание на Ванью. – Он написал обо мне книги. Две штуки.

– Я знаю.

– Я был его claim of fame…[25] Это выражение так используют?

Ванья сидела неподвижно, скрестив руки на груди и, похоже, не проявляя к рассуждениям Эдварда никакого интереса. Ясно давая понять, что она не намерена заниматься болтовней о подборе слов.

– Как бы то ни было, – продолжил Эдвард, – сперва он помог меня засадить, а потом открыл… механизмы за «рисунком». – Он снова улыбнулся. На этот раз не Ванье, а больше про себя, будто ему напомнили о дорогом воспоминании, лучшем времени. Или как будто он был просто очень доволен собственной формулировкой.

– Мы возглавляли списки бестселлеров. Автографы. Лекции по всей Европе. Может, и в США, как там обстояло дело, Себастиан?

Себастиан тоже не ответил. Он флегматично прислонился к стене и тоже скрестил руки на груди, но не спускал с Эдварда почти провоцирующего взгляда. Хинде с готовностью посмотрел ему в глаза, слегка наклонил голову набок и опять обратился к Ванье.

– Он молчит. Хороший план. В этой стране мы не любим неловкой тишины. Поэтому мы ее заполняем. Болтаем. Выдаем себя. – Эдвард сделал паузу в рассуждениях, словно обдумывая, не сказал ли он лишнего, не продемонстрировал ли как раз пример того, о чем только что распространялся. – Я тоже психолог, – объяснил Эдвард, бросая взгляд на Ванью. – Учился двумя годами старше Себастиана. Он об этом говорил?

– Нет.

Себастиан смотрел на Хинде настороженно. К чему он клонит? Зачем это рассказывает? Эдвард Хинде ничего необдуманного не делает. Все у него имеет смысл. Вопрос только в том, какой.

– Он не хочет признавать, насколько мы похожи. – Хинде все продолжал говорить. – Психологи средних лет со сложным отношением к женщинам. Ведь мы такие, правда, Себастиан?

Хинде снова перевел взгляд с Ваньи на Себастиана. Внезапно у Ваньи возникло сильное ощущение, что Себастиан прав. Хинде действительно причастен к этим четырем убийствам. Не только как вдохновитель. Замешан. По-настоящему. Каким-то образом. Она не имела представления откуда, но он знает, почему они здесь.

Это было просто ощущение, трудно поддающееся определению, интуиция. Оно периодически приходило к ней. Когда она сидела с подозреваемыми или перепроверяла алиби, оно иногда вдруг приходило ей в голову. Внезапная внутренняя убежденность в связи. В причастности и (или) вине. Хотя не имелось никаких физических доказательств, возможно, даже цепочки косвенных, указывавших в эту сторону. Но было ощущение. Оно могло родиться почти из чего угодно: из языка жестов, из того, как человек смотрит тебе в глаза, или от тона, в котором зазвучали фальшивые нотки во время самого будничного разговора. Ванья обладала талантом подмечать фальшивые нотки, она это знала, и сейчас в том, как Хинде обратился к Себастиану, что-то такое присутствовало. Маленький, едва различимый призвук самодовольства и триумфа. Его легко упустить. Но он имелся, и Ванье этого было достаточно. Торкель, пожалуй, оказался прав, хотя она ни за что не признала бы этого открыто: предъявить Хинде Себастиана было правильным решением.

– Что тебе известно о моих женщинах? – поинтересовался Себастиан, никак не выдав голосом того, что они начали приближаться к причине визита.