— Ты радость моей жизни, — сказал он.

— Значит, ты идиот, и твоя жизнь, должно быть, была никудышной до нашей встречи.

— Так и было, но я этого не знал. Не беспокойся. Я вернусь домой весной. А ты просто отдыхай и наслаждайся. Принеси еще пирогов от старого пекаря.

— Ты и вправду тупица, — сказала она, но голос ее смягчился, а потом Банокла окликнул воин.

Рыжая подала мужу шлем, Банокл наклонился, чтобы ее поцеловать.

— Хорошенько слушайся Каллиадеса, — предупредила она. — И не дай себя убить.

— Да никакой опасности нет. Мы уже разбили их армию. Они не вернутся до весны, а к тому времени я буду дома.

Но микенцы пришли снова, и битва была жестокой, мечи рубили, втыкались копья. Если бы не шторм, рассеявший флот врагов, их число было бы несметным.

Банокл недовольно уставился на хеттского царевича. Тот был молод, но борода его была длинной и старательно завитой. Он носил одежды из блестящей ткани небесного цвета, сверкающие в свете факела.

«Он одевается как женщина», — подумал Банокл с презрением, глядя на блеск драгоценных камней, нашитых на рукава. Даже обувь, украшенная серебром, блестела. В рукоять меча были вделаны драгоценные камни. Не человек, а ходячая сокровищница.

Банокл осушил чашу вина и рыгнул. То была хорошая отрыжка, громкая, горловая. Она прервала беседу. Друг Банокла Каллиадес поднял глаза и усмехнулся.

— Боюсь, наш товарищ потерял нить беседы, — сказал он хетту.

Тудхалияс покачал головой.

— Рискуя прослыть занудой, я должен заметить, что нельзя утратить то, чего у тебя никогда не было.

Гибким движением поднявшись, хетт пересек комнату и вышел на балкон.

— Я не нравлюсь этому человеку, — заметил Банокл, почесывая в коротко стриженной бороде. — И мне не нравится этот человек.

Тяжело поднявшись, он оглядел комнату и задержал взгляд на блюде с нарезанным мясом и сыром.

— Пироги кончились, — пожаловался он.

Подойдя к двери, Банокл открыл ее и крикнул, чтобы принесли еще пирогов. Потом снова плюхнулся на сиденье.

— Это не антипатия, — проговорил Тудхалияс, возвращаясь в комнату. — Меня воспитывали философы и учителя, владеющие редким искусством историков и мыслителей. Я изучал стратегию древних войн, слова великих полководцев, поэтов и законодателей. А теперь я изгнан из царства отца и нахожусь в компании воина, для которого самое большое удовольствие — это помочиться на дерево. Слово «антипатия» даже приблизительно не передает мои чувства.

Банокл сердито уставился на него, потом посмотрел на Каллиадеса.

— Думаю, это было оскорбление, но я перестал прислушиваться, когда он начал говорить о философах. Мне никогда не нравились эти коровьи сыны. Не понимаю ни слова из того, что они говорят.

— Допускаю, мой друг, что немногое из того, что они говорят, могло бы тебя заинтересовать, — отозвался Каллиадес. — Но я был бы признателен, если бы мы могли вернуться к насущным вопросам.

— А о чем тут вообще говорить? Враги пришли, мы их уничтожили. Они мертвы. А мы нет.

Банокл увидел, что хетт с озлоблением уставился на него.

— Мы пытаемся предугадать, где будет следующее вторжение, и приготовиться к нему. Именно так поступают умные военачальники, — презрительно усмехнулся Тудхалияс.

— Умные, да? — огрызнулся Банокл. — Если ты такой умный, что же тебя тогда изгнали? Как ты дошел до того, что сидишь тут с нами, крестьянами?

— Меня изгнали как раз потому, что я умный, ты, болван! Мой отец болен и очень стар. Он решил, что я собираюсь его свергнуть.

— Тогда почему он тебя не убил?

— Потому что он болен и очень стар, — Тудхалияс круто повернулся к Каллиадесу. — Можем мы обсудить военные действия наедине?

— Можем, — согласился Каллиадес, — но это было бы неуважением по отношению к этом отличному полководцу. И, возможно, нам следует помнить, что именно атака его конницы прорвала вражеский строй и позволила нам рассеять врага.

— Я этого не забыл, Каллиадес, — ответил хетт. — Дело не в том, что я не придаю значения его храбрости или его воинским талантам. Дело в том, что леность его недалекого ума меня оскорбляет.

Банокл взметнулся на ноги, вытащив меч.

— Я устал от твоих оскорблений, навозная рожа, и от твоей глупой бороды. Дай мне ее обкорнать — по самое горло!

Изогнутый меч Тудхалияса с шипением покинул ножны.

Каллиадес прыгнул между мужчинами.

— А вот это может вдохновить наших врагов! — крикнул он. — Два военачальника-победителя кромсают друг друга на куски. Уберите мечи! Может, нам стоит встретиться позже, когда вы остынете.

Мгновение ни один из державших меч не двигался, потом Тудхалияс вогнал оружие обратно в ножны и зашагал прочь.

Когда дверь за ним закрылась, Банокл вздохнул.

— Что с тобой такое? — спросил Каллиадес.

— Я скучаю по Рыжей. Не видел ее несколько месяцев.

— Рыжая будет тебя ждать. Но тебя беспокоит не это. Мы дружим уже давно, и ни разу за все это время я не видел, чтобы ты обнажил меч против своего собрата-воина. Ты бы убил хорошего человека, храброго бойца. Это на тебя не похоже, Банокл.

Банокл тихо выругался.

— Я терпеть не могу быть командующим. Я скучаю по прежней жизни, Каллиадес. Сражайся, убивай врага, напивайся и плати каким-нибудь шлюхам. Вот какова жизнь воина. А я просто игрушечный командующий. Все вы думаете и планируете. Хетт это знает. Клянусь богами, это все знают. А я привык быть другим. Я был отличным бойцом, и люди смотрели на меня снизу вверх.

— Ты все еще отличный боец и они все еще смотрят на тебя снизу вверх.

— Дело не в этом. Я знал свое дело и делал его, как и любой другой человек. А теперь я не знаю своего дела, и чужестранцы кидают оскорбления мне в лицо. Говорю тебе, еще одно оскорбление — и я возьму его щипцы для завивки и вколочу ему в задницу так глубоко, что он сможет завивать свою проклятую бороду изнутри!

Каллиадес засмеялся.

— Не знаю, почему тебя так раздражают бороды. Многие хеттские воины ими щеголяют, но, как мы видели, они все равно свирепые бойцы. Почему бы тебе не пойти и не присоединиться к пирушке? Не напиться?

Банокл покачал головой.

— Я больше не могу этого делать, Каллиадес. Люди перестают разговаривать, когда я подхожу. Они замолкают, как будто ожидают, что я помочусь в их праздничные костры.

— Ты их командир. Они почитают тебя.

— Я не хочу, чтобы меня почитали! — закричал Банокл. — Я хочу быть самим собой! Почему ты не можешь стать командующим? Это же ты составляешь все планы!