Она пыталась подавить свой крик, но ей не удавалось это сделать.

— Господи, меня тошнит от тебя! От твоих разглагольствований о статистике, прогнозах и лечении. Разве ты можешь понять, что я чувствую?!

Зажегся зеленый сигнал светофора, но Айзенменгер этого не заметил, пока сзади ему не стали гудеть. Он поспешно надавил на педаль газа и двинулся вперед.

— Я не…

Но она уже начала плакать, словно этот неконтролируемый выброс опустошил всю ее ярость, и теперь ее затопил страх.

— Да, ты не понимаешь. Ты думаешь, что все понимаешь, потому что ты врач, потому что ты ходил на лекции, работал в клиниках, к тебе приходили бедные больные, чтобы ты их вылечил, или тебе привозили трупы, чтобы ты их разрезал, но ты все равно ничего не понимаешь!

Она умолкла, чтобы перевести дыхание, и ему хватило ума не вмешиваться. Когда она продолжила, ее глаза уже заволокла пелена слез, а голос то и дело срывался.

— Ты ничего не поймешь, пока сам не окажешься у врача из-за того, что нащупал у себя уплотнение, или начал резко худеть, или слишком часто кашлять. И только после того, как ты отсидишь все это время, пока они берут свои анализы, видя выражения их лиц, на которых уже написано все, о чем они не хотят говорить, и после того, как они, набрав воздуха, нацепят на себя эти улыбки, готовясь к тому, чтобы дотла разрушить твой мир, ты сможешь понять, что я сейчас ощущаю. И только тогда ты получишь право говорить со мной и успокаивать меня.

Она уже рыдала. Они почти подъехали к ее дому, и на небе сгущались тучи.

— На что мне эта статистика? — между всхлипываниями произнесла она. — Это тебе она нужна, а для меня статистика — наглая ложь. — И перед тем как разрыдаться окончательно, Елена успела выкрикнуть еще одну фразу, полную отчаяния: — Я не хочу, чтобы это было со мной, Джон!

Он припарковался рядом с ее домом через несколько секунд и, даже не выключив двигатель, попытался ее обнять, но она не отреагировала. Она спешила выбраться из машины, словно от рака можно было убежать. Она выскочила из машины и бегом устремилась по лестнице, не удосужившись вызвать лифт. В какой-то момент она споткнулась и едва не упала. Добравшись до квартиры, она открыла дверь и сразу же бросилась в ванную, ощущая позывы к рвоте. Но желудок у нее был пуст, и ей ничего не удавалось изрыгнуть из себя, кроме зеленой кислой слизи, однако ее снова и снова выворачивало наизнанку.

Айзенменгер вошел в квартиру, некоторое время молча постоял в коридоре, а затем развернулся и вышел.

Глаза, наблюдавшие за тем, как Елена вошла в свой дом, ничем не отличались от миллиардов других. Это были темно-карие глаза с поблекшими белками, ободок радужки уже начал приобретать серебристо-серый цвет, свидетельствовавший о возрасте, но с анатомической точки зрения они были безупречны. От природы в них не было ничего необычного.

И тем не менее они отличались от всех прочих глаз.

Они иначе воспринимали, иначе чувствовали и намечали себе иные цели.

Мартин Пендред отвернулся, и его блуждающий взгляд ненадолго остановился на мужчине, который шел за Еленой. Он давно уже ждал ее возвращения, хотя до сих пор не знал, что сделает и скажет ей, когда она вернется.

Он понимал только одно — он хочет ее видеть.

Мысль о том, чтобы последовать за этим мужчиной, пришла откуда-то извне, но, где бы ни находился ее источник, Мартин тут же безоговорочно ей подчинился.

Айзенменгер уже садился в машину, когда его взгляд остановился на крупном мужчине, направлявшемся к нему. В его фигуре было что-то смутно знакомое, хотя ничего конкретного ему в голову не приходило. И лишь его своеобразная походка и механистичность движений заставили Айзенменгера его окликнуть:

— Мартин? Мартин Пендред?

Звук его имени или просто звук заставил Мартина остановиться. Он неотрывно глядел на Айзенменгера, но его взгляд не отражал никаких чувств. Он стоял посередине улицы, запихав руки в карманы наглухо застегнутой куртки, предохранявшей его от вечерней прохлады.

— Ты ведь Мартин?

Айзенменгеру не было страшно. Скорее, он испытывал любопытство. Он захлопнул дверцу и обошел машину.

Человек развернулся и начал поспешно удаляться, и Айзенменгер после секундного колебания последовал за ним.

Деннис Каллен любил ловить рыбу по ночам по нескольким причинам, главными из которых были тишина и спокойствие. Будучи уволенным три года назад с должности шофера автобуса, он работал теперь уборщиком на фабрике, занимавшейся изготовлением металлических стеллажей. Производство было исключительно шумным и регулярно вызывало у него головную боль, и ловля рыбы прекрасно снимала стресс; а поскольку он давно уже развелся, то у него не было особых причин сидеть дома.

Уловы у него были небольшие, но ему это было не важно. Пара окушков, несколько линей — ничего особенного. Дорожка за его спиной освещалась плохо, и он знал, что для повышения эффективности ловли ему надо купить лампы высокой интенсивности. Однако они были дороговаты, и он не видел в этом особого смысла.

Кроме того, большую часть времени он дремал.

Айзенменгер ускорил шаг, чтобы не отстать от Пендреда. Он больше не окликал его, и теперь его мучило любопытство, куда тот направляется и что он делал у дома Елены.

Пендред шел к реке. Айзенменгер заметил, как тот в ста метрах от него свернул вправо на пешеходную дорогу, шедшую вдоль берега, которая, к счастью, была довольно хорошо освещена. И поспешил вслед за ним.

Деннис Каллен был хорошо скрыт кустарником и мелкими деревцами, росшими вдоль берега. Он услышал торопливые шаги на дорожке, но не обратил на них особого внимания и лишь случайно, бросив взгляд вправо, заметил крупную сутулую фигуру, поспешно скрывшуюся в тени пешеходного моста, расположенного метрах в двадцати правее.

Однако его интерес был подогрет, когда он услышал звук еще более торопливых шагов и, оглянувшись, увидел второго человека, более худого и низкого. Тогда ему пришло в голову, что тот, видимо, преследует первого.

— Ну и ну, — пробормотал он себе под нос.

Время от времени ему доводилось становиться свидетелем разных противоправных действий, как, например, продажа наркотиков, а однажды он чуть ли не из первого ряда наблюдал за длительными и изнурительными сексуальными играми, происходившими на траве всего в пяти метрах от него. И похоже, этой ночью тоже должно было что-то произойти.

Айзенменгер, не догадывавшийся о том, что за ним наблюдают, увидел, как Пендред скрывается в тени. Он бросился под мост, и только тогда, когда каждый его шаг стал отдаваться эхом, а звуки плещущейся воды сделались отчетливее и громче, до него дошло, что Пендред уже не впереди него, а позади.

Именно в этот момент кто-то, возникший из темноты справа, схватил его за плечи. Хватка была настолько сильной, что, как он ни сопротивлялся, ему не удавалось вырваться. Он закричал, однако его крик был тут же заглушён огромной, как у медведя, лапой. Он начал брыкаться и извиваться, но, несмотря на это, его неуклонно продолжали тащить к воде, и вскоре он оказался на самом краю дорожки.