— Посмотри на это, — прошептал Жильбер и указал Жан-Марку на стоявшую посреди стола керамическую горчичницу. В крышку была вставлена деревянная ложечка. Ложечка выдавила часть содержимого, и горчица вываливалась из баночки густыми зеленовато-желтыми подтеками.

— Ты когда-нибудь видел что-либо противнее, чем это? — спросил Жильбер. — Когда я был маленьким, то не мог без содрогания смотреть на горчицу с засохшими корками. Меня сразу же мутило. Даже теперь я никогда ее не ем. А ты?

Жан-Марку вспомнилась Валери, любившая полакомиться хлебом с горчицей, «как простые люди», по ее собственному выражению.

— Нет, я тоже ее не ем, — ответил Жан-Марк.

Официант сменил тарелки и подал фруктовый салат, который они заказали на десерт.

— Жаль, что я не был с тобой знаком, когда тебе было лет шесть или восемь, — задумчиво произнес Жан-Марк.

— Со мной тогда было неинтересно. Я только что потерял мать и не знал, на кого опереться…

Со стороны соседнего столика послышался сальный смех. От возмущения у Жан-Марка свело челюсти, но снисходительный взгляд Жильбера обезоружил его. Он словно прочел в его глазах: «Да оставь ты их! Бог с ними, они — другие. Их мир и наш с тобой мир никогда не соприкоснутся». Потом Жильбер зевнул, закрыв рот рукой.

— Ты, наверно, очень устал. Хочешь, пойдем? — предложил Жан-Марк.

— Нет-нет, ничего, — запротестовал Жильбер, но голос у него стал вялым, глаза затуманились.

Усталость мгновенно охватила его. Так устают маленькие дети: вот они еще совсем бодрые, а через минуту их уже сморила ночь.

Жан-Марк проводил Жильбера домой. В квартире было пусто и тихо. Как только юноша оказался в знакомой обстановке, он заметно оживился и стал уговаривать Жан-Марка не уходить, не выпив с ним на прощание последний стаканчик. Они пошли в гостиную, взяли там виски, а водой и льдом запаслись на кухне. Потом с полными руками они сделали обратный марш-бросок и уселись в кресла. В комнате было жарко, Жильбер стащил с себя галстук и расстегнул ворот рубашки. Стоявшая на низком столике небольшая настольная лампа выхватывала из полумрака полки с книгами. Жан-Марк смотрел на Жильбера с восхищением и тревогой. Он был поражен фантастическим очарованием его лица, как мог бы быть поражен произведением искусства, которое принадлежит лишь ему одному. Случайно или нет Жильбер снял галстук и принял эту непринужденную позу?

Молчание и неподвижность были частью их общей игры. Они сидели лицом к лицу, и им не обязательно было говорить, чтобы понять друг друга. Поток времени соединял их в единое целое, совмещал биение их сердец.

Жан-Марк вспомнил рыбалку в открытом море, недалеко от Корсики. Он был там лет пять назад с друзьями во время каникул. Они наняли лодку, чтобы порыбачить, но мотор неожиданно заглох. После навязчивого механического жужжания наступила оглушающая тишина. Стоявшее высоко солнце жарило изо всех сил. Над синей морской гладью поднималась сверкающая дымка, от которой болели глаза. На горизонте ни единого паруса. Пока лодочник пытался устранить неполадки, Жан-Марк остро ощутил необычайное одиночество. Его одновременно охватили и чувство восторга, и боязнь открытого пространства. Почти полное отсутствие каких-либо звуков, кроме тихих всплесков воды и потрескивания хрупкого корпуса лодки над прозрачной, бездонной пропастью. Размытая линия горизонта. Жан-Марку казалось, что он находится невероятно далеко от цивилизации. Поразительно, но все то же самое он испытывал и сейчас! Испытывал в комнате, полной книг, в присутствии Жильбера, который молча курил и пил виски. Они еще долго сидели, застыв каждый в своем кресле, не произнося ни слова, подавленные охватившим их непреодолимым взаимным влечением. «Господи, что со мной происходит? — подумал Жан-Марк. — Почему мне так хорошо?»

Внезапно, пораженный догадкой, он поднялся и поставил пустой стакан на стол.

— До свидания, Жильбер, мне пора бежать, — прошептал он.

Жильбер, казалось, совсем не удивился и, проводив друга до двери, пожал ему руку. Это сильное мужское рукопожатие вернуло Жан-Марка к действительности.

Бреясь перед зеркалом, Филипп заметил, что плохо выглядит. Неудивительно — после той ночи, которую он провел! Вместо того чтобы спать, он много часов подряд выстраивал в голове разговор с Кароль. Сегодня утром они должны решительно объясниться. Чаша его терпения переполнилась. Уже больше двух недель прошло с тех пор, как она играет с ним, то приближая к себе, то отстраняясь. Почему, уступив один раз его настояниям, она не дается ему теперь? Каждый вечер у нее занят. Раз уж ей так хорошо с этим Ксавье Болье, пусть переезжает к нему окончательно! «Я скажу ей. Потребую, чтобы она сделала выбор…» Филипп оделся, позвонил в контору, предупредил мадемуазель Бигаррос, что придет к одиннадцати, и спросил у Аньес, встала ли хозяйка.

— Не думаю, мсье, — ответила служанка. — Во всяком случае, она не звонила насчет завтрака.

На часах было уже без четверти десять. Что ж, если он разбудит ее — тем хуже! Внезапно решившись, Филипп постучал в дверь ее спальни. Ему не ответили. Он постучал еще раз, толкнул створку. Никого! Постель даже не была разобрана. Он прошел в туалетную и едва не ослеп от белоснежного сияния фаянса. Эта четкая, прозрачная пустота поразила его, заморозила сердце. Он вдохнул запах новой туалетной воды Кароль, и его тоска мгновенно превратилась в гнев. Ему хотелось кричать, бить, ломать все вокруг. Внезапно он увидел свое отражение в зеркале, висевшем над раковиной: рот приоткрыт, глаза выпучены — глупая безвольная маска взбунтовавшегося рогоносца. Легкий шум за спиной заставил его обернуться: вошедшая только что Кароль стояла позади него в шубке из оцелота, накинутой на плечи, с шарфиком в руке, свежая и улыбающаяся.

— Доброе утро, Филипп! Как дела? — спросила она.

Задыхаясь от ярости, он заставил себя успокоиться. Как она смеет подтрунивать над ним в подобной ситуации? Впрочем, это ее излюбленная манера. Отвечая вопросом на вопрос, он рявкнул:

— Откуда ты явилась?!

Она взглянула на него с холодной жалостью и прошептала:

— Ты действительно хочешь это знать, Филипп?

— Да, — пробурчал он, — это не может так дальше продолжаться!

— Я совершенно с тобой согласна!

— Мы… Нам необходимо объясниться!

— Я сама хотела это предложить…

— Немедленно, Кароль!

Она сняла манто, привычным жестом взбила перед зеркалом волосы, повернулась на каблуках и сказала:

— Ты не пригласишь меня пообедать в ресторан?

Он с удивлением смотрел на нее. Неужели она собралась превратить неприятный для нее разговор в развлечение? Нет, на сей раз он не даст себя поймать! И тут же проговорил невнятно:

— Если хочешь…

— В рыбный! Сама не знаю почему, но мне сейчас ужасно захотелось рыбы!