Я всматриваюсь до рези в глазах, но все равно ничего не вижу.

Лар подводит ближе, передает мою руку жениху, моему будущему мужу…

И затем все пропадает.

А вместо храма Единого и моей свадьбы перед глазами лицо Волка. Он скалится, сыто и довольно, и рычит:

— Моя. Моя принцесса…

Наклоняется и сладко кусает в шею…

И я не пытаюсь сопротивляться… Все равно бесполезно…

Глава 36

Глава 36

Пробуждение чудовищно. Полное ощущение, что я — лягушка, попавшая под колесо повозки. Болит везде, буквально везде, во всех местах сразу, причем, даже в тех, о существовании которых я и не догадывалась ранее.

Пытаюсь открыть глаза, и, наверно, даже открываю… Вот только ничего не меняется в мире вокруг меня. Только темнота, наполненная болью.

Пытаюсь облизнуть губы, но язык сухой, словно пустыня в Султанате…. Говорят, там есть места, где один сплошной песок. Я никогда не могла себе этого представить… Теперь могу.

Моргаю, слепо глядя перед собой в темноту… Где я, Единый? Куда попала? Неужели… Неужели добрались? Поймали? Может, уже и похоронили? И я в гробу?

Ужас накрывает с головой, резко поднимаюсь, боясь ощутить замкнутость пространства, и тут же валюсь обратно на спину, пораженная дичайшей головной болью.

Не могу сдержать стона, такого слабого, сиплого, мучительного, что кажется, будто это не от меня такой звук исходит, а от умершего не до конца животного…

— О, ваше высочество, вашу мать! — неожиданно отзывается темнота, а через мгновение перестает ею быть.

Свет, пусть неяркий и спокойный, взрывает голову, словно шар пыльной травы, из тех, что по весне надуваются семенами и с громким хлопком лопаются, рассеиваясь по всей округе…

Закрываю глаза ладонями, прикусываю губу до крови. Так больно, Единый, так больно… Меня отравили… Я умерла… И попала к Темному в услужение, за грехи свои… За то, что вела себя плохо… Убивала людей… Обманывала Мэсси… Легла в постель с мужчиной до брака…

— Ну все, все… — грубые пальцы убирают мои ладони от лица, помогают приподняться, в губы тычется край керамической посуды, — давай, попей, принцесса, чтоб тебя…

Я не могу сопротивляться. Пью. Жидкость неприятная, обжигает рот, но она так чудесна! Я глотаю и глотаю ее, сходя с ума от жадности и чувствуя, как с каждым глотком становится легче дышать. Да и жить тоже легче становится…

К тому моменту, когда в кружке показывается дно, я уже могу сидеть самостоятельно. И видеть. И даже кружку держать получается, пусть и руки дрожат.

— Во-о-о-от, — с удовлетворением тянет Волк ( а кто же еще? мне не могло повезти на лекаря, например, или Лара), — варево Карса всегда хорошо идет с похмелья. Чего ж ты так налакалась-то, принцесса ты моя?

Мне хочется сказать ему, чтоб не смел так со мной разговарвиать, в таком тоне… Принцессы не лакают… И вообще… Но тогда придется отрываться от кружки, а я пока на такой подвиг не способна.

Потому лишь злобно щурю на Волка глаза поверх кромки посуды и мужественно пью.

А затем и вовсе отвожу взгляд, потому что рассматривать донельзя язвительную и довольную морду этого животного сил нет никаких. И желания нет.

— Давай, допивай и поспи еще, — командует Волк, — до утра далеко…

О! Так я у него в комнате? Притащил-таки…

Закрываю глаза, отворачиваясь и опуская кружку.

Волк тут же ее забирает из моих рук, а меня мягко опрокидывает на постель спиной.

— Нет… — я пытаюсь привстать снова, хочу сказать, что мне надо уйти, мне надо к себе, что не хочу его видеть, зверя такого, бесчувственного… Но тяжелая лапа не пускает, отодвинуть ее невозможно, остается только подчиниться.

— Лежи, — грубеет его голос, — куда ты ночью собралась?

— К себе… Я… Я себя плохо чувствую… Я сегодня не в силах…

Понимаю, что получается бессвязно и жалко, и что Волку всегда было искренне плевать на мое самочувствие и мои хотения, и сейчас вообще ничего не поменялось… И так становится себя жалко… Так глупо все…

А ведь я ему что-то уже такое говорила… Да, совсем недавно… Висела вверх ягодицами на его плече, жарко и путано объясняла… Объяснялась?.. Единый… Как стыдно… Надеюсь, я про чувства не говорила? Нет… Нет же!

С ужасом понимаю, что не помню некоторых моментов сегодняшнего пути до комнаты Волка, коварный напиток из бара куратора Академии драконов сделал свое черное дело… А если я что-то такое говорила? А если я… О-о-о…

— А стонешь, будто в силах, — насмешливо отзывается этот бесчувственный, грубый, пошлый зверь, и мне не надо даже смотреть в его сторону, чтоб понимать, что сейчас он скалит клыки. Белые-белые… Он так кусать ими умеет… Больно и сладко… Единый… Зачем я про это думаю?

С ума сошла, не иначе…

Ощущаю, как прогибается кровать под тяжеленным телом, сжимаюсь, зажмурившись. Конечно, зачем меня слушать? Не для того притащил… Странно, что еще терпел, не надругался над бесчувственной… Или не терпел?

Ох… От него всего можно ждать… И , в любом случае, даже если что-то и было, я этого явно не ощущаю сейчас, за волной разламывающей тело боли.

Хотя… Боли-то уже и нет… И головной, в том числе…

Пораженно отнимаю ладони от лица, моргаю, понимая, что могу это тоже делать без напряжения…

И взгляд тут же фокусируется на серьезной морде Волка. Он склоняется надо мной, нависает на руках, рассматривает внимательно.

И этот взгляд непривычен. В нем нет обычной для Волка насмешки, похоти, жадности, равнодушия, злобы…

В нем что-то странное, такое, что я даже слов не могу подобрать, чтоб определить…

— Что такое? — шепчу едва слышно, пугаясь и настораживаясь. Не могла же я сказать что-то из ряда вон? Что-то, что повлекло бы за собой такое поведение?

— Красивая принцесса, — отвечает он, и горячие губы едва не касаются моих. И мне почему-то обидно, что не касаются… — Дурочка только… В одно лицо полбутылки драконовской настойки выжрала… Асси чуть удар не хватил…

— Дорогая? — а по какой еще причине скупердяя-дракона может хватить удар?

— Опасная… — усмехается Волк, — для слабых девочек… Нельзя. Но