К лету Гаврила Ртищев не выдержал. Отправился в Троицу, долго беседовал со старцем Иннокентием – сей великий знаток всякоразной нечисти и бесовщины состоял при Святой Расправе кем-то вроде доброхотного советника; затем съездил в Слободу – самочинно, без царского вызова, – рассказал всё Богдану Вельскому и Малюте Скуратову.

Первые люди Расправы долго колебались: стоит ли идти против воли государевой? Коли уж сам Иоанн Васильевич волхва Елисея да Субботу Осетра привечает… Но в конце концов решились. Подкоп под царских любимцев постановили вести медленно, осторожно, издалека – Малюта в таких делах слыл мастером.

А Ртищева отблагодарили кошелем, туго набитым ефимками, да и отправили обратно в Новгород, – и он понял, что от тайны, раскопанной Осетром в глухих северных лесах и дающей неясные пока нити управления грозным и непредсказуемым самодержцем, его аккуратно оттирают… И что история Субботы может повториться с двумя новыми персонажами.

Понял и стал продумывать свой собственный план.

* * *

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, в миру больше известный под прозвищем Малюта, и в самом деле был непревзойденным мастером придворных интриг – и притом (уникальный случай!) отважным воином, не раз доказавшим доблесть в битвах с крымцами, поляками и литовцами. Причем тактику на обоих поприщах применял одну и ту же – Малюта умел удивительным образом сочетать лисью хитрость и осторожность в период тайной подготовки решительного удара с волчьей решительностью и силой в момент его нанесения.

А еще очень хорошо знал все тайные, из детства идущие, страхи царя…

Началась интрига издалека, с малого: опричники Малюты повязали по доносу дворового холопа Ивашку Стригаля, принадлежавшего стольнику Протасию Захарьину, давнему Бомелееву доброжелателю. Холоп варил некие зелья из найденных в его сундучке трав и кореньев. Вполне возможно, были то безобидные средства от простуды и лихоманки, но на дыбе Стригаль признался, что именно его эликсиры извели прежнюю царицу Марфу Собакину и привели к бесплодию царицу нынешнюю, Анну Колтовскую. Заодно назвал и заказчиков – людей тоже невеликого звания, но рангом повыше… Повязали и тех.

Обнаруженный заговор разрастался, всё новые и новые оговоренные «государевы изменники» попадали к заплечных дел мастерам, писцы на Пытошном дворе без устали скрипели перьями.

Люди Скуратова хорошо умели добиваться нужных ответов… Круг вовлеченных не просто расширялся – выявленные нити вели высоко, к самому подножию трона. К Захарьиным, Бутурлиным, Куракиным… К Субботе Осетру и доктору Бомелею.

Малюта не торопился, не обвинял прямо главных своих врагов – хорошо знал, что рано или поздно потрясенный масштабами «заговора» царь начнет искать изменников среди ближних людей, сам отдаст их в руки опричников.

Но кончилось всё иначе. Очередной поход в нескончаемой Ливонской войне, на сей раз на крепость Пайда, неожиданная вылазка гарнизона – русское войско дрогнуло и ударилось было в бегство, бросая обоз и «пушечный наряд»… Дело спасла отчаянная контратака конного отряда кромешников Малюты Скуратова – в яростной рубке пали почти все, и командир тоже… Главный палач Иоанна Грозного сумел-таки погибнуть честной солдатской смертью.

Богдан Вельский – племянник и преемник Малюты – не обладал многими дядиными качествами, в том числе умением выбирать момент для неотразимого беспощадного удара. И поспешил, поторопился… Субботу Осетра отравили прямо на царском пиру в Слободе – и тут же Богдан обвинил в отравлении стольника Протасия Захарова, злоумышлявшего, дескать, на царя, да промахнувшегося. И Бомелея – сварившего отравное зелье. Заодно взяли и Леонида – благо было за что. Опричным пытошникам не приходилось самим выдумывать и подсказывать допрашиваемым показания на архиепископа – по всему выходило, что владыка действительно по уши погряз в колдовстве да волховании.

Но с Бомелеем коса нашла на камень…

* * *

Бомелей был битым волком, не раз избегавшим ловушек и капканов. Уроженец Вестфалии, доктор вдоволь поколесил по Европе, спасаясь от католической инквизиции. До приезда в Московию жил в Англии, получил докторскую степень в Кембридже, успешно сбывал придворным королевы Елизаветы лечебные и приворотные зелья, магические эликсиры, заговоренные амулеты, составлял гороскопы – на удивление точно сбывавшиеся.

Но в конце концов и в протестантской стране, куда инквизиции хода не было, земля загорелась у чернокнижника под ногами. Слишком часто и регулярно умирали загадочными смертями враги клиентов Бомелея… Отъезд в Москву стал очередным бегством.

В общем, опыт ухода от преследователей доктор имел богатый. И явившиеся в его дом опричники Богдана Вельского обнаружили лишь опустевшее гнездо. Из допроса слуг выяснилось, что доктор раздобыл на какое-то чужое имя подорожную до Риги, прихватил нажитые неправедными трудами драгоценные каменья да золото – и исчез. Ни одну из застав человек с его приметами не проезжал… Старухи-ведуньи, захваченные Осетром в Тотьме и содержавшиеся в подвале Бомелеева дома, исчезли еще раньше.

Имя, вписанное в подорожную, слуги не знали. Русским языком доктор успел овладеть в совершенстве. У беглеца были все шансы незаметно покинуть страну.

Ни преследователи, ни сам «волхв Елисей» не догадывались, что подьячий Посольского Приказа, оформивший доктору подложные документы, работал на новгородского инквизитора Гаврилу Ртищева…

* * *

Захватили и беглого Бомелея, и его ведуний в Пскове люди Ртищева. Подорожная так и была составлена, чтобы путь беглеца привел в ловушку… Богдан Бельский попытался наложить руку на пленника, но наследник Иван заявил, что сам займется делом чернокнижника, и самодержец поддержал сына.

…Допрос «волхва Елисея» Ртищев вел лично. И строго наблюдал, чтобы в пытошной избе доктор никого не сумел прельстить бесовскими искушениями и чтобы каты не перестарались – не замучили узника раньше времени.

Палачи старались в меру немалых своих умений, но маг упорно молчал. Редко кто мог выдержать дольше двух-трех дней допроса – Бомелей молчал неделю. И вторую. И третью. Ему вывернули на дыбе руки и ноги – он молчал. Измочалили спину кнутом – он молчал. Привязав к бревну, поджаривали на медленном огне – доктор так и не произнес ни слова.

Уже в Москве обезглавили стольника Захарьина и других «заговорщиков», уже погиб лютой смертью архиепископ Леонид, а допрос Бомелея так и не сдвинулся с мертвой точки. Порой Ртищеву казалось, что пленник попросту не чувствует боли. А истерзанное его тело заживает подозрительно быстро…

Заговорил доктор спустя три месяца – сам. Обратился к Ртищеву перед началом очередного допроса и сказал, что расскажет всё. Наедине… Гаврила, ожидая какого-либо подвоха, всё же подстраховался – два глухонемых палаческих подручных в пытошной избе остались.

* * *

Тайна небывалого упорства доктора оказалась проста – крохотные, из воска скатанные шарики, прилепленные в промежутках между зубами. В каждом содержалась малая толика некоего зелья, позволявшего не чувствовать боли, успешно справляться с любой болезнью и быстро заживлять тяжелейшие раны…