Он купил Хобо прямо на месте и сразу поехал на нем. С первого же дня у Юстаса и его великолепного коня возникло удивительное взаимопонимание. «Мне надо было лишь подумать, и едва я успевал высказать мысль, как Хобо уже реагировал». Наконец Юстас нашел животное себе под стать – настоящего партнера, коня, который, как и он, хотел двигаться вперед. Хобо был блестящим дополнением их компании. Беспредельным ездокам просто необходим был резвый скакун, который задавала бы темп. Потому что иногда трудно было сохранять мотивацию. Все участники путешествия – и всадники, и лошади – получали травмы, находились в напряжении и уставали. Когда они пересекали границу штата, Джадсон всегда выстреливал в воздух, чтобы отпраздновать это событие. Но однажды случилась неприятность: на границе Аризоны и Нью-Мексико он выстрелил, лошадь Юстаса испугалась, понесла и сбросила его. В тот день он ехал не на Хобо и не на Хэсти, а на Блэки, новой, недавно купленной норовистой лошади, которая, как оказалось, недолюбливает оружие. Когда Джадсон выстрелил, Блэки обезумела, а Юстас при падении ударился головой и рассек кожу. Он ушибся так сильно, что некоторое время перед глазами его стоял туман и каждый шаг лошади отдавался болью, но все равно поехал дальше, позволив крови свернуться и образовать нечто вроде естественной стягивающей повязки. «Что мне было делать? – сказал он. – Не мог же я прекратить путь».

Так что это не была веселая прогулка. Они не гарцевали на конях по Америке, а сжигали милю за милей и чувствовали постоянную усталость. У них болело всё, а желудок сводило от голода. Они ссорились. Увы, всё то, чего Юстас ожидал от этой поездки, случилось с точностью до наоборот. Он надеялся укрепить свои отношения с Джадсоном, но тот с каждым днем всё больше разочаровывался в своем прежнем восприятии старшего брата как героя, достойного подражания. Джадсон хотел, чтобы путешествие стало развлечением; ему не нравилась зацикленность Юстаса на скорости, из-за которой они так ни разу и не остановились, чтобы просто насладиться окружающим пейзажем.

«Ну что я могу сказать? – вспоминал Джадсон позже. – С Юстасом всегда так: он просто не может не строить из себя Эрнеста Шеклтона,[61]он должен побить все мировые рекорды, стать самым быстрым, лучшим, самым самым. Он совершенно не умеет расслабляться и приятно проводить время. Мы со Сьюзан совсем не на то рассчитывали».

Большое американское путешествие превратилось в своего рода фон, на котором различия между братьями Конвей проступили особенно ярко. Юстаса влекли вперед древние мифы о героях и судьбе. Джадсоном же руководило желание повеселиться, и он воспринимал человеческие роли в этом мире с довольно приземленных современных позиций. Именно его приземленность (которая, кстати, свойственна всем современным американцам, кроме разве что его брата) заставила его стрелять из винтовки и кричать: «Эй, теперь я настоящий ковбой»! Джадсон отправился в конное путешествие по Америке, потому что знал, что раньше все ковбои только этим и занимались, и притворяться героем было весело и круто. Но Юстас отправился в это путешествие, потому что хотел быть этим героем. Для Джадсона всё это было увлекательной игрой, Юстас же воспринимал происходящее с полной серьезностью.

«Даже не представляешь, как нам со Сьюзан хотелось ехать в два раза медленнее, чтобы было время просто оглянуться вокруг, вдохнуть запах цветов», – вспоминает Джадсон.

– То, что я еду со скоростью пятьдесят миль в день, – парирует Юстас, – вовсе не значит, что я не слышу запаха цветов! Я чувствую эти чертовы цветочки и тогда, когда проношусь мимо. Вдыхаю запах цветов на протяжении всех пятидесяти миль, что недоступно большинству людей. Прежде всего, во время этого путешествия мы должны были ехать быстро из-за графика: Джадсону и Сьюзан надо было возвращаться на работу, и мы не могли потратить целую вечность на путь до Калифорнии. Кроме того, мне хотелось испытать предел возможностей – как всадников, так и лошадей. Хотелось вытолкнуть нас на самую грань и тщательно изучить наше поведение, принять вызов, раздвинуть границы возможного. Разглядеть наш предел под микроскопом, понять его и отвергнуть. Наш комфорт или веселье в этом путешествии для меня не были делом первой важности. Когда у меня есть цель, когда я решаю трудную задачу вроде этой, я не испытываю нужды в том, в чем нуждаются остальные. Мне не нужны сон, еда, сухость и тепло. Я могу перестать есть и спать и существовать за счет чистого воздуха.

– Это называется «умереть», Юстас, – сказала я.

– Нет, – улыбнулся он. – Это называется «жить».

Трудно соотнести эту неуемность с почти что буддийской философией дзен Юстаса относительно жизни в идеальной гармонии с неторопливыми природными ритмами, жизни в ритме «текущей воды». По крайней мере, темп этого путешествия был меньше всего похож на ритм текущей воды – он скорее напоминал ритм визжащей бензопилы, прорезающей континент на две части. И в конце пути покой никого не ждал. Попутчики Юстаса с трудом находили в себе силы мириться с его неослабной целеустремленностью. Чтобы хоть как-то смягчить мощное воздействие на его психику, Джадсон повадился каждый вечер напиваться виски.

«Я знал, что Юстасу не нравится смотреть, как я напиваюсь до беспамятства, – говорит он, – но лишь это помогало не сойти с ума».

Юстас был непримирим, а его лидерство порой подавляло, но он не жалеет ни об одном своем решении и по сей день. «Люди не понимают – и Джадсон со Сьюзан не понимали, – что мы и наши лошади не случайно покрыли такое расстояние, не погибнув и не покалечившись. Я слыхал о других, кто пытался пересечь Америку, и с ними всякое случалось: лошади получали травмы, пропадали вещи, путешественников грабили, избивали, они попадали под колеса машин. С нами этого не случилось, потому что я постоянно был начеку. Каждый день мысленно я принимал множество решений, минимизируя риск навлечь беду на свою голову. Если решал перейти на другую сторону дороги, на то была причина. Если отводил лошадь немного в сторону, чтобы та прошла по траве, а не по гравию, всего четыре шага, то экономил ей хотя бы четыре этих шага.

В конце каждого дня, когда мы подыскивали место для лагеря, в голове у меня включался компьютер и рассчитывал каждую возможность, учитывая около трех дюжин вероятностей, о которых никто другой и задумываться бы не стал. Этот луг – что за люди живут рядом? Есть ли рядом выезд, чтобы в случае чего можно было быстро смотаться? Не протянуты ли по земле провода, в которых могут запутаться лошади? Есть ли на другой стороне дороги свежая трава, которая может приманить лошадей посреди ночи, так что они выйдут на шоссе и их собьет машина? Видно ли нас с шоссе – вдруг кто-нибудь остановится и начнет расспрашивать, кто мы и откуда, и отнимать у нас время, когда нам надо осмотреть лошадей? Джадсон и Сьюзан всего этого не понимали. Они то и дело твердили: может, остановимся здесь, Юстас? Смотри, какое симпатичное местечко. А я лишь отвечал: нет, нет – и даже не объяснял почему».

Доехав до Аризоны, окончательно задавленные авторитетом Юстаса Джадсон и Сьюзан взбунтовались. Они оказались на распутье – в буквальном смысле. Джадсон и Сьюзан хотели свернуть с шоссе и весь день ехать более живописным путем – спуститься в крутой каньон и проехать по труднопроходимой местности, которая сулила приключения. Но Юстас был против. Он хотел остаться на шоссе и продвигаться более скучным, менее живописным путем, который позволил бы лошадям преодолеть большее расстояние за счет меньших усилий. Беспредельные ездоки устроили переговоры.