— Пока исполняет должность генерального штаба дивизионный генерал Мудыня-Поцбейцки. Начальник штаба Смигла. Но кто реально займет этот пост — только ушедшие боги ведают. Так что время, Савва, уже работает против нас. Иди… Дуй в город и гони сюда пулеметы. К его величеству на глаза не показывайся — он зол на тебя.

Генерал ушел вперед, но вдруг обернулся:

— Да… память уже не та… Купе для тебя готово в третьем вагоне. Пусть денщик мундир твой в порядок приведет. А Крыкана к тебе подгонят, невелика птица. Он же и списки рабочих специальностей среди солдат принесет. Твой завод у нас не один, но твоя рука — первая.

Я усмехнулся: а как может быть иначе, когда мой завод — это еще и его завод?

Денщик притащил жестяное ведро теплой воды и медный тазик. Помог мне обмыться не обмыться, так мокрой тряпкой обтереться. И то божий дар после нескольких суток в окопах.

Мундир мой Тавор куда-то утащил, и куковал я в купе в одиночестве в запасном шелковом исподнем. От нечего делать рисовал главную статую Пискаревского кладбища в Петербурге. Был я там на экскурсии еще в школе на весенних каникулах в восьмом классе.

— Весьма неплохо, — услышал я над ухом голос короля. — Что это будет?

Я попытался одновременно вскочить, принять стойку смирно и укрыться то одеялом, которое было сложено стопочкой, то подушкой. И все это одной рукой. Вторая на косынке подвешена.

— Сиди, Кобчик, сиди… Ты увечный, тебе можно… И я присяду, — улыбнулся монарх.

Король в полевом генеральском мундире без наград закрыл за собой дверь, которая даже не скрипнула, и сел напротив меня. Взял в руки рисунок.

— Так что это будет? — задал он тот же вопрос.

— Мемориал, ваше величество. Мемориал в память Будвицкой добровольческой бригады рабочего ополчения. И одновременно кладбище, где на плитах все они, вся бригада, будут выбиты поименно. Все без исключения. В том числе и те, кто потом умрет от ран. Причем с указанием не только их воинского чина, но и гражданской специальности.

— Поименно? — переспросил король.

— Так точно, ваше величество. «Ничто не забыто. Никто не забыт».

— А женщина эта изображает мать?

— Да, ваше величество, это как бы общая их мать, которая скорбит и одновременно горда их подвигом. И в то же время это Родина. Потому что одна на всех может быть только Родина-Мать. А на воротах, над входом, я думаю, надо поставить изображение креста военных заслуг.

— Смотрю, Савва, ты сам собрался этот мемориал строить. Я прав?

— Ну… — замялся я. — В общем, да, хотелось бы быть причастным, ваше величество.

— А пулеметы кто делать будет? Они, — король постучал пальцем по рисунку, — они пошли в штыковую атаку, потому что на всю бригаду восемь гатлингов было. Всего восемь неповоротливых старых систем на пушечных лафетах. При внезапно исчезнувшем проволочном заграждении. А чтобы потом отбить форт, еле-еле хватило полусотни твоих ручников на вооружении моей личной охраны. Так что пулеметы сейчас всему голова. И твое ранение тут лишь удобный повод. Я давно собирался снимать тебя с командования боевой частью — твое дело пулеметы. Приказ понятен?

— Так точно, ваше величество. А на будущее?

— На будущее посмотрим. Наладишь ритмичное производство без брака — не оставлю тебя без лестной записи в личном деле. На… — Король достал из кармана и положил на стол серебряный знак броневого отряда. — Твой…

На обратной стороне его был выгравирован номер 0001.

— Служу королю и отечеству!

— Вот так-то лучше, — улыбнулся король. — Напоследок я тебя еще порадую. Имперское военное ведомство установило цену за пулемет системы «Лозе» без станка в две тысячи триста тридцать серебряных кройцеров. Станок оплачивается отдельно.

У меня челюсть упала. Ручник «Гочкиз» обходился в опытной партии в четыреста десять кройцеров. На потоке вряд ли был бы дороже двухсот пятидесяти. Это с заложенной уже в цену нашей прибылью.

— На твой станковый пулемет цена договорная. Нет у них пока расчетов. Этим мы и попользуемся — закупим их по цене «Лозе». Денег на пулеметы нам дали. Так что никто не может сказать, что Будвицкая бригада зря погибла. Хотя всех их мне искренне жаль. В общем, завтра сходишь на ту сторону парламентером и домой, в Будвиц.

Король встал и вышел из купе.

Ничего я не понял, но не переспрашивать же мне монарха? Догнать босым и в одном исподнем, дернуть короля за фалду и… Бред какой-то.

Лег подремать, но не спалось. Старая рана зудела, новая болела.

Сняли меня с командиров. Не оказали доверия. Обидно. А что я умею? Если по гамбургскому счету? Из башенных пулеметов БТР стрелять… И все… Унтер Чапаев, прежде чем бригаду принять, три года воевал, три креста заработал… С вахмистром Буденным та же петрушка, только крестов им заработано пять. Так что воевать эти ребята уже умели. Причем намного лучше офицеров военного выпуска из студентов и гимназистов. Вот и я такой же офицер военного времени из «скубентов», которому просто круто повезло. Не спас бы Вахрумку — гать бы сейчас в болотах строил, покрываясь лишаями и коростой. Так что прав король во всем. Самонадеянный я мальчишка, который посчитал, что ухватил бога за бороду.

От ведь… И помолиться тут некому… ушли из этого мира боги…

Спасительные капли дождя забарабанили в стекло, и я с облегчением забылся тревожным сном.

Последней осознанной мыслью сами собой в голове кучковались вирши.

Неплохо для рекламного слогана, — упал я мыслью в бездну. Особенно для послевоенных экспортных продаж…

Маленький танковый паровозик, полоща на ветру белым парламентерским флагом, пыхтя, толкал впереди себя деревянную полуплатформу, на которой стояли мы — три королевских флигель-адъютанта трех родов войск с небольшим венком в руках, отделение гвардейской пехоты с винтовками и трубач. Все в парадных мундирах. Кроме меня — я в черной морской форме. Той, что называется повседневной — брюки с ботинками. Фуражка белая. И рука на перевязи.

Тавор вчера мою униформу привел в относительный порядок. По крайней мере, в люди показаться в ней уже не стыдно. Даже рукав он зашил — криво, но под косынкой особо и не видны грубые швы работы моего денщика. И саму косынку черного шелка он мне где-то достал. Так что я весь из себя раненый, стильный и интересный моряк на сухопутном фронте. Гусь лапчатый…

Проехали форты. И тут я увидел, во что превращается лес, если его в течение года постоянно долбить артиллерией. Просто скопище мертвых кривых столбов. Все горизонтальные ветки давно шрапнелью посбивало. И он страшно черно-серый, мертвый по сравнению с нормальным зеленым лесом. А уж когда туман по земле среди него парит…