Завидев Амалию, юноша хотел было спрятать сигару, но не успел. Баронесса Корф подошла к нему и выхватила сигару у него из пальцев.

–Сто раз говорила, чтобы ты больше не курил, – проворчала она по-английски. – Нельзя, ну никак нельзя тебе курить с твоими-то легкими! И доктора говорили, что тебе это противопоказано! Или тебе захотелось обратно в санаторий?

Юноша покосился на белую бабочку, которая вилась возле кустов сирени, застенчиво чихнул и потер нос, чего настоящий денди никогда бы не сделал. Теперь, когда он стоял рядом с Амалией, их можно было принять за брата и сестру – настолько они казались похожими друг на друга.

–Иногда табачку хочется, – объяснил молодой человек, оправдываясь. – А сигара больно хороша. Ну, что он сказал?

–Ничего, – сердито фыркнув, отрезала баронесса Корф. – Идем!

–Неужели отказался? – поразился юноша.

Амалия поморщилась.

–Я предложила ему едва ли не больше, чем камень стоит, – с горечью проговорила она. – Но граф не хочет его продавать.

–А я-то думал, ни один богач не откажется стать еще богаче, – вздохнул юноша. – Что будем делать теперь?

–Действуем, как условились, Билли, – отозвалась Амалия. – Раз уж план номер один провалился, перейдем к плану номер два.

–Я так и думал, – качнул головой подозрительный денди, откликающийся на имя Билли, и зачем-то тронул ручку револьвера в кармане.

Амалия заметила, что все еще держит в руке отнятую сигару, и, размахнувшись, швырнула ее в кусты, после чего взяла своего спутника под руку и двинулась вместе с ним прочь от того места, где происходил разговор.

Она не видела, что отброшенная ею сигара упала к ногам человека, стоявшего за кустами. На вид ему было лет двадцать пять, и его худое лицо с птичьим носом не покидала печать уныния, которое нередко встречается у людей одиноких, не устроенных в жизни или таких, которые занимаются не своим делом. Одежда на незнакомце была мешковатая, словно с чужого плеча. Он вздохнул так, что листья сирени заколыхались, наклонился и подобрал сигару.

–Любопытно, – пробормотал мужчина себе под нос, обращаясь не то к кусту, не то к сигаре. – Оч-чень любопытно.

–Эй, Гиварш!

Стоящий за кустами вздрогнул и выронил сигару. С другой стороны пруда к нему шел нагруженный дюжиной удочек молодой блондин. Когда он подошел ближе, стало видно, что у него зеленоватые глаза, опушенные красивыми ресницами, и широкая, располагающая к себе улыбка. Светлые волосы торчали дыбом на голове блондина, как иголки ежа. Он улыбнулся и мокрой рукой пригладил их.

–Ты что тут делаешь, дружище? Что, из замка утащили пару золотых ложек?

Гиварш знал рыболова – это был Леон Улье, мелкий репортер, писавший заметки для какой-то парижской газеты из разряда тех, что столичные жители непочтительно именуют «капустными листками». Сейчас Леон находился на отдыхе, и его частенько видели возле реки, где он сидел со своей удочкой. Однако, несмотря ни на что, он все-таки был репортером, а Гиварш хорошо помнил инструкции начальства на случай общения с прессой.

–Да нет, ничего не утащили… – промямлил он в ответ на вопрос Леона. – А ты как, поймал что-нибудь?

Леон предъявил ему ведро, в котором барахталась разнокалиберная рыба, и уныние на лице Гиварша сменилось завистью. Самому ему никогда не удавалось поймать даже ничтожного пескаря.

–На реке сейчас хорошо, – сказал репортер, вытирая лоб. – И чего ты тут торчишь? Шел бы лучше со мной. Знаешь, какую уху жена Робера варит из речной рыбы?

Робером звали местного кабатчика, а его жена Марион, по заверениям местных жителей, стряпала едва ли не лучше графского повара.

Чуя в душе адский соблазн, Гиварш строго поглядел на сигару, валявшуюся в траве, и, не поднимая головы, ответил, что не может покинуть пост. И вообще…

–Ну так бы и сказал, инспектор, что ты на работе, – несколько обиженно пробурчал репортер. – Что, граф поручил тебе приглядеть за своей женой?

–Не в том дело, – вздохнул инспектор Гиварш. – Нас из Парижа предупредили, что господин граф… что нужно быть осторожнее… – Он спохватился и недоверчиво поглядел на Леона. – Ты никому не расскажешь?

Репортер заверил его, что будет нем, как телеграфный столб, и успокоившийся Гиварш поведал приятелю страшную тайну. Мол, в Париже прознали, будто какой-то мазурик хочет утащить у господина графа розовый бриллиант, который тот недавно купил. Поэтому местную полицию, то есть Гиварша, и предупредили, чтобы он держал ухо востро.

–Можно подумать, это так просто, – ворчал инспектор полчаса спустя, когда они с Улье были уже в заведении папаши Робера и в очаге под присмотром Марион варилось нечто рыбное, источавшее восхитительный аромат. – Через неделю у них торжество – бал-маскарад, видишь ли, затеяли… Гости отовсюду съезжаются, прислуга то и дело меняется, одного рассчитали, другого взяли, а я за всеми уследить должен. И посетители… – Гиварш вспомнил даму в голубом платье и ее спутника, который держал в кармане явно не трубку для курения, и осуждающе покачал головой.

–Так что, все это заварилось из-за того розового бриллианта? – спросил Леон с любопытством. – Что же там за бриллиант такой…

–Как вам известно, господа, большинство французских королев – я не говорю уже о фаворитках, таких, как мадам де Помпадур или госпожа де Ментенон, – оставили свой след в истории, и порой – довольно значительный. Мы все помним, к примеру, Екатерину Медичи, жену Генриха II. Ее время полно темной романтики, заговоров. Отравленные перчатки для врагов, инспирированная ею Варфоломеевская ночь и бесславный конец всех, кого она любила, и так далее. А Маргарита Наваррская, ее дочь, жена Генриха IV? О жизни этой дамы, полной любовных приключений, можно сочинить не один роман, чем с переменным успехом занимаются многие господа беллетристы. Что уж говорить об Анне Австрийской, жене Людовика XIII, или о Марии-Антуанетте, прекрасной королеве, которая кончила свои дни на эшафоте… – Голос рассказчика дрогнул, водянистые глаза на мгновение увлажнились. – И среди блестящей плеяды женщин, которые создали Францию – да-да, именно так, господа! – среди этой плеяды затерялось одно имя. Вы уже поняли, о ком я говорю, – именно о ней, о королеве Клод. Она была первой женой великолепного Франциска I, который в глазах историков совершенно затмил ее. В самом деле, господа, кто не слыхал о человеке, который, проиграв важнейшую битву, сказал, что все пропало, кроме чести? Кто не видел «Джоконду» в Лувре, картину, которая оказалась у нас лишь благодаря тому, что именно король предоставил приют старому флорентийскому художнику, известному Леонардо да Винчи? И вот, с одной стороны, знаменитый король, воин, меценат, покровитель живописи и искусства, а с другой – молодая женщина, его жена Клод, которая не была известна ни своими экстравагантными выходками, ни своими похождениями, которая в жизни не была замешана ни в одном скандале и даже не покровительствовала литераторам или художникам. Просто женщина, дамы и господа, просто королева Франции, которая прожила только двадцать пять лет и умерла молодой, королева, о которой забыли почти все историки. Но можем ли мы говорить, что после нее и в самом деле не осталось никакого следа? Я не говорю здесь о том ученом, который назвал в честь скромной королевы сорт слив – ренклод. Нет, я хочу напомнить вам о камне, который когда-то являлся частью сокровищ французской короны, камне, который король Франциск в далекие времена преподнес в дар своей жене и который с тех пор называется розовым бриллиантом королевы Клод. Дамы и господа, этот камень перед вами!