— Говорить всего этого. Не поможет.

— Почему? Потому что ты пизд*ц какая упрямая и принципиальная?

— Я уже говорила, почему. Не буду третий раз повторяться.

— А, ну да. Потому что у тебя там свои какие-то дебильные бабские комплексы и непонятно откуда взявшийся страх оказаться использованной. И не продумал бы, что ты такой ранимый цветочек.

Меня раздосадовано пихают в плечо, и я, не сдержавшись, охаю сквозь зубы. В висках простреливает так, что чернеет в глазах. Даже дышать на несколько секунд становится больно. Ого. Вот так приход.

— В чём дело? — напрягается Мальвина.

— Ничего. Просто неудачно попала.

— Куда? Сюда? — снова охаю, потому что меня пихают повторно. На этот раз специально. Непонимание перерастает в обеспокоенность. — Раздевайся!

— Я мечтал услышать это от тебя, но давай не сегодня. У меня что-то голова болит.

— Снимай свитер, говорю, паяц! — Праша не дожидается, и сама активно стаскивает с меня одежду. Кожанку, толстовку. Клянусь, мне это снилось. И не один раз. Однако сейчас реально ну прям охренеть какой неподходящий момент. Прекрасно догадываюсь, что она увидит… Хм, уже увидела. — О-фи-геть… — застывает она в изумлении с открытым ртом. — Это, блин, что такое?

— Это синяки.

Спина отзывается ноющей болью даже на её слабые касания. Через зеркальных дверца шкафа вижу, как она очерчивает контуры расползающихся гематом. От плеча до лопатки особенно большая, прям тёмно-лиловая. Ниже, на боку поменьше и посветлее. Ну и плюс по мелочи: на локте, рёбрах. Как катился кубарем по асфальту, туда и прилетало. Это ещё шлему спасибо, хоть физиономию сохранил в целостности.

— Вижу, что синяки! Откуда они? — вот же… не думал, что мне будет настолько приятна её обеспокоенность. Я ей небезразличен. Это факт. Это неоспоримо. Это лучше любого туза в рукаве.

— Неудачно упал с мотика.

— Это на какой скорости надо было так упасть?

— На большой.

— Ты был в травм пункте?

— Нет. Зачем?

— Что значит, зачем? А если что-то серьёзное?

— Да ерунда. Просто ушибы. Как будто в первый раз.

— То есть что, ты так часто летаешь с мотоцикла? Если у тебя с ним контры, может лучше пересесть на четырёхколесного друга?

— Не. На четырёхколесном в заезды не примут.

— Заезды? — до Покровской доходит. — Так ты гоняешь.

— Иногда. У тебя свои хобби, у меня свои.

— На деньги?

— Разумеется.

Новость ей нравится. Это очевидно.

— Гонки. Пари. С таким азартом поражена, что ты не до сих пор продался казино. Или уже продался?

— Обижаешь. В местный покерный клуб меня не пускают после того раза, когда я разнёс им игральный стол, — усмехаюсь, замечая её высоко взметнувшиеся брови. — Да там карты шли неудачные. А я перебрал и начал буянить. Дело давнее, не забивай голову.

— Не забивай голову… — эхом удручённо вторит Мальвина и я успеваю жалеть, что вообще поднял эту тему. Очков она мне точно не прибавит. Праша о чём-то недолго думает, после чего решительно вскакивает на ноги, жестом веля мне делать тоже самое. — Ладно. Одевайся. Поехали.

— Куда?

— В травм пункт.

— Прямо сейчас? А он работает?

— Понятия не имею, но должен же быть там дежурный врач. Тебя надо осмотреть. А если скрытые переломы или отёк?

Она такая милая в своей заботе, а я ей не избалован. Могу ведь и привыкнуть.

— Мда. Не так я представлял наше следующее свидание, — хмыкаю я.

— Следующее? А было предыдущее?

— Вчера. Ты уже забыла?

— Да какой там. Его захочешь, не забудешь… — замолкает. Точно хотела сказать что-то ещё, но передумала. — Всё, хорош болтать. Поехали. Надеюсь, тебя всего в гипс закатают. Будешь как в мультиках: ни пошевелиться, ни нагнуться.

— Эй, давай-ка я завтра с утра сам скатаюсь. А то ты там щас надоговоришься, — Покровская стоит напротив со скрещёнными на груди руками и… смотрит на меня. Вернее, на голую часть меня. Опять же, всего лишь смотрит, а меня уже от одного этого колбасит. Возможно, панцирь из гипса не худший вариант. На какое-то время сможет её обезопасить. От меня. — Так ты согласна? — возвращаю её в реальность. Не хочу портить момент, но я опять возбуждаюсь, а с учётом того, что почти со стопроцентной уверенностью мне грозит на эту ночь очередное динамо, это просто жестоко.

Мальвина с задержкой моргает. Ожила.

— На что?

— На свидание.

Молчание затягивается.

— Глеб, тебе пора.

Как ожидаемо. На другое я и не расчитывал. Неторопливо подхожу к ней, не утруждаясь тем, чтобы одеться. Подхожу очень близко. Практически вплотную. Исключительно подразнить. Правда при этом раззадориваю и себя ещё больше, но на что только не пойдешь ради любви. Кого-то ждёт в ближайшее время заваленная льдом ванная.

— Уйду, если пообещаешь подумать, — почти шепчу ей на ушко, с удовлетворением слыша её участившееся сердцебиение.

— Глеб, не начи…

— Просто подумать. Я же не заставляю соглашаться.

— И тогда ты уйдёшь?

— Уйду. Хоть и не хочу.

Мальвина набирает в грудь побольше воздуха. Решается. Ну давай же, девочка.

— Хорошо. Я подумаю.

— Над чем? — каверзно уточняю я.

— Над тем, чтобы согласиться.

— На что?

— На свидание.

— Замечательно, — перестаю напирать и довольно натягиваю толстовку. — На свидание так на свидание. Значит я заеду за тобой завтра. Часов в пять, — мимолётно целую её в губы и, прихватив куртку, сигаю в окно. Отличный лайфхак для того, чтобы не вступать в лишние дискуссии и не слушать брошенные вслед оскорбления.

На этот раз приземляюсь удачно. Хоть и всё равно болезненно. Урок на будущее — не гонять пьяным. По трезваку меня бы так по глупости не занесло на повороте. Впрочем, сегодня исключение, нежели закономерность. Неприятный инцидент с утра, ещё менее приятный разговор с отцом, целенаправленный игнор Мальвины… Одно на одно наложилось и получилось то, что получилось.

Последствия этого теперь ближайшие несколько недель ещё будут о себе напоминать. Не самый идеальный День Рождения, но и не самый худший. Ничего. Дальше будет лучше. Хочет она того или нет, но Покровскую ждёт новое свидание. И с ним я напортачить не должен.

Привычным маршрутом пробираюсь к просевшему участку забора, но до него так и не дохожу. Слева, там, где под яблоней возле теплицы приютилась скамейка, прямо из ночного полумрака огненным глазом загорается тлеющий огонёк, после чего следом разносится негромкий голос Андрея, отца Леры.