Рабочие уже очистили метров триста дороги и теперь суетились напротив клиники «Аполлон & Афродита». Из асфальта торчали больше не скрытые снегом трамвайные рельсы. Может, их на переплавку пустить хотят? Я расстегнул фуфайку и кофту, прицепил амулет на цепочку с крестиком, застегнулся и направился в «Сан-Тропез». Думаю, если и опоздаю, то ненамного.

Ресторан, в котором должна была состояться встреча, находился в пяти минутах ходьбы от «Толедо». Фасад двухэтажного здания полностью отделали сине-зелеными стеклопакетами. Сад вокруг особняка огораживала кованая ограда, устремившаяся в небо изогнутыми остриями пик. На чугунных столбах со скрипом покачивались фонари, в темное время суток подсвечивающие территорию в тон фасаду здания. Красиво, ничего не скажешь.

У ворот рядом с будкой и шлагбаумом топтался охранник, но, когда я подошел к ограде, из ресторана моментально выскочили еще двое вышибал. Чего это они засуетились? А, все понятно: на входе дежурил мой старый знакомый. Решил, что я пришел с ним разборки наводить, и вызвал подмогу? Нет хорошо бы, конечно, набить ему морду, но это как-нибудь в другой раз.

— Проваливай отсюда, — процедил охранник сквозь зубы и покосился через плечо на крыльцо ресторана.

— Смотрю, нормально тебе нос вправили. Как колено? Не ломит к перемене погоды? — ухмыльнулся я и крикнул стоящим на крыльце парням: — Уберите эту шавку, меня ждут.

— Чего раскричался? Кто тебя ждет? — Скрипнула дверь, и из будки вылез бугай в черной болоньевои куртке с надписью «SECURITY» на спине.

— Илья меня ждет, — повернулся я к нему. Надеюсь, фамилию Ильи он спрашивать не будет.

Секьюрити достал записную книжку, помусолив палец, принялся листать страницы и наконец нашел нужную запись.

— Ты уже час как должен был подойти. — Он карандашом сделал в записной книжке отметку. — Проходи.

Я зашел за ограду и спокойно направился к отделанному гранитом крыльцу. Опоздал на целый час? Не мог я у Бори столько времени просидеть. Получается, опять с солнечными часами накосячил.

— Черти в аду тебя уже заждались, — сплюнул себе под ноги охранник со свернутым носом.

Немного поколебавшись, швейцар распахнул передо мной высокую дубовую дверь, украшенную резьбой и начищенными медными заклепками. Я прошел внутрь, снял фуфайку — так, там у меня ничего ценного нет? — кинул ее гардеробщику и пошел в зал.

Как давно я в приличном заведении не был! Уже и забыл, как это расслабляет. Хорошо здесь! Солнечные лучи играют на мозаичных витражах окон. Там, где освещения требуется больше, горят электрические лампы, укрытые темно-красными абажурами. Бархатные портьеры стянуты золочеными шнурами. Потолок расписан сюжетами из жизни французской глубинки, над баром висит копия картины Поля Синьяка «Сосна. Сан-Тропез». Изящные столики расставлены так, чтобы посетители не мешали друг другу, а не желающие обедать на всеобщем обозрении всегда могли рассчитывать на скрытые за портьерами альковы или кабинеты на втором этаже. Из скрытых динамиков негромко доносилась ненавязчивая музыка — обычно здесь звучали блюзы и композиции Криса Ри.

Я встал неподалеку от бара и начал высматривать Илью. Надеюсь, ему еще не надоело меня дожидаться и он не ушел.

— Вы кого-то ищете? — Почти моментально рядом оказался метрдотель.

Мимо прошла официантка, держащая на весу поднос с блюдом, накрытым выпуклой крышкой, начищенной до зеркального блеска. От блюда шел аппетитный дух. Жаркое?

— Илью, — сглотнул я слюну.

Метрдотель указал на столик в углу зала и, обогнув барную стойку, прошел в служебные помещения.

— Спасибо, — запоздало пробормотал я, сделал пару шагов к столу, но передумал, вернулся к бару и уселся на высокий стул. Илья сидел не один, а в компании еще трех молодых, хорошо одетых парней. Двух собеседников Ильи, расположившихся ко мне лицами, я видел в первый раз, третий, сидевший спиной, был смутно знаком. Кто бы это мог быть? В любом случае не из Патруля или Дружины. Стоит ли им мешать? Освободится — сам подойдет. Я сегодня никуда больше не спешу. Рукоять тесака уперлась под ребра, но, когда ножны были передвинуты на живот, мешать перестала.

— Что будете заказывать? — Рядом со мной мгновенно оказался одетый с иголочки — черные брюки, белая накрахмаленная сорочка, коричневая жилетка и узкий галстук-шнурок — бармен и положил на стойку пухленькое меню в кожаной обложке.

— Ни-че-го, — по слогам произнес я, бармен на мгновение опешил, потом убрал меню и, не говоря ни слова, отошел ко второму официанту, который, наклонившись, что-то взбалтывал на другом конце бара.

— Я вижу в вашем взоре классовую ненависть к этому замечательному заведению, — повернувшись ко мне и слегка проглатывая окончания слов, произнес сидевший рядом толстяк.

— Это точно, — оторвавшись от созерцания разноцветных бутылочных этикеток, оскалился я. Не могу сказать, что ненависть была чисто классовая, но содержимое большинства выстроенных в ряд бутылок мне было не по карману даже в день получки.

— И зря. Какая может быть социальная несправедливость в наше время? — Мой собеседник отпил ядовито-зеленый коктейль, налитый почему-то в коньячную рюмку, пригладил бородку и продолжил: — Эксплуатация сейчас отсутствует как явление, а пролетариат как класс. Не хочешь работать на чужого дядю — не работай. Не желаешь создавать кому-то прибавочную стоимость — не создавай.

— А на покушать и прочие естественные надобности где деньги взять? — Я развернулся вбок, поставил локоть на стойку и оперся на руку. Почему бы не пообщаться? Тем более что собеседник пусть и поддатый, но свои мысли излагает вполне связно. Одет грузный мужчина был вполне прилично: вельветовые штаны, потертый пиджак с кожаными вставками на локтях и туго обтягивающий животик шерстяной свитер.

— На себя работай! Земель свободных всем хватит. Не умеешь пахать да коров доить — лес вали, дома строй или торговлей займись. Никто тебя не ограничивает. — Словно подтверждая свои слова, толстяк залпом допил плескавшийся на дне рюмки коктейль. — Я вот здесь каждый день обедаю, но в жизни своей ни разу никого не эксплуатировал. Всего достиг своим потом и кровью.

— Скорее своим потом и чужой кровью, — поправил его я.

— Почему это?

— На своей крови столько даже почетный донор СССР не заработал бы. — Мне начал надоедать этот разговор.

— Ну не скажите, донорам в СССР все условия создавали. — Толстяк повертел рюмку в пальцах и со стуком опустил ее на стойку. — Маугли, еще «Зеленого джина»!

— Господин Долгоносов, я вам неоднократно повторял, что меня зовут Мангольд Грин, а не Маугли. — Второй бармен развернулся и поставил перед клиентом новый коктейль.

Ого, не знал, что в Форте негры встречаются. Не иначе дитя Олимпиады — уж больно чисто по-русски шпарит. Акцент абсолютно не заметен. Его в бар из-за экзотической внешности пристроили или действительно специалист по этому делу?