Я знаю — ты знаток страстей альковных,

Чье сердце стрелами, как дева пяльцы,

Истыкал Купидон.

«Книга шуток со смертью»

Но что это? Ты видел, как скривилось

Его лицо и как взметнулись веки?

В письме худая весть.

Фрагмент

Вторник, 23 июня

Тем временем роман Гарриет продвигался вперед не слишком резво. Мало было мороки с городскими часами (может, их надо называть часами на толбуте?[107]), так она еще дошла до сцены, где, как настоял редактор серии, купивший право первой публикации, героиня и друг сыщика должны предаться невинному флирту. Но если первая любовь принесла вам разочарование, вы только что пережили изнурительную ссору с другим поклонником, а к тому же вовлечены в расследование грязных любовных похождений третьего лица, погибшего жестокой и кровавой смертью, то вряд ли вы будете в настроении сидеть и кропотливо расписывать восторги парочки, которая держится за руки в розарии. Гарриет нетерпеливо потрясла головой и приступила к выполнению неприятной задачи.

— Я, наверное, кажусь вам скучным идиотом, Бетти.

— Вовсе не кажетесь, идиот вы этакий.

Позабавит ли это хотя бы читателей «Благого вестника»? Гарриет засомневалась. Но довольно тянуть волынку. Девушка теперь должна сказать что-то ободряющее, а то этот слабоумный заика никогда не перейдет к делу.

— Так замечательно, что вы во всем мне помогаете.

Да что же это? Она ведь безжалостно навязывает несчастной девушке отвратительное бремя благодарности. Впрочем, Бетти и Джек — парочка лицемеров, ведь оба прекрасно знают, что всю работу за них делает Роберт Темплтон. Какая разница.

— В мире нет ничего, что я не сделал бы ради вас… Бетти!

— Да, Джек?

— Бетти, дорогая, наверное, вы не можете, это невозможно..

Гарриет почувствовала, что правда не может и это невозможно. Она взяла телефонную трубку, попросила соединить ее с телеграфом и продиктовала отрывистое и раздраженное сообщение для своего многострадального агента: «Скажите Бутлу категорически отказываюсь любовной линии Вэйн».

Стало полегче, но роман совершенно не писался. Чем же ей еще заняться? Да вот же. Она снова схватила телефон и попросила соединить ее с администрацией отеля. Может ли она связаться с месье Антуаном?

Администратору, похоже, то и дело приходилось связывать клиентов с месье Антуаном. У него был наготове его номер телефона. Гарриет позвонила. Не мог бы месье Антуан познакомить мисс Вэйн с мисс Лейлой Гарленд и мистером да Сото? Конечно. Ничего нет проще. Мистер да Сото сейчас играет в Зимнем саду, утренний концерт как раз заканчивается. Мисс Гарленд, вероятно, присоединится к нему за ланчем. Антуан обо всем позаботится и готов, если мисс Вэйн пожелает, заехать за ней и сопроводить в Зимний сад. Это крайне любезно со стороны месье Антуана. Напротив, для него это одно удовольствие. Тогда через четверть часа? Parfaitement[108].

— Месье Антуан, ответьте мне как человек с большим опытом, — сказала Гарриет, когда такси везло их вдоль набережной. — По-вашему, любовь — это вещь первостепенной важности?

— Это вещь — увы! — большой важности, мадемуазель, но первостепенной — нет!

— А что же тогда первостепенной?

— Скажу вам честно, мадемуазель, здоровый ум в здоровом теле — вот величайший дар du bon Dieu Когда я вижу, как много людей портят свою чистую кровь и здоровые тела, уродуют мозг наркотиками, вином и всякой глупостью, я прихожу в ярость. Пусть оставят все это тем, чья жизнь лишена надежды и кто не может иначе.

Гарриет не знала, что ответить: в его словах звучал намек на какую-то личную трагедию. К счастью, Антуан не ждал ответа.

— L’amour![109][110] Эти дамы приходят танцевать, волнуются, хотят любви и думают, что в ней счастье. И рассказывают мне о своих страданиях — мне! — а у них вовсе нет страданий, кроме глупости, эгоизма и лени. Мужья им изменяют, любовники их бросают, и что они говорят? Может быть, они говорят: «У меня есть две руки, две ноги, голова на плечах, я сама устрою свою жизнь»? Нет. Они говорят: «Дайте мне кокаину, дайте коктейль, дайте страсть, подавайте сюда жиголо, хочу l’amo-o-ur!» Блеют, как mouton[111] на лугу. Если б они только знали!

Гарриет засмеялась:

— Вы правы, месье Антуан. Я считаю, что l’amour не так уж много значит в конечном счете.

— Но поймите меня, — продолжал Антуан, который, как большинство французов, в глубине души превыше всего ценил семейный очаг, — я не говорю, что любовь — это не важно. Любить, без сомнения, приятно. Полюбить и создать семью с хорошим человеком, который подарит вам прекрасных здоровых детей. Этот лорд Питер Уимзи, par exemple[112], безусловно, очень порядочный джентльмен…

— О, не надо о нем! — поспешно перебила Гарриет. — Я не о нем думала. Я думала о Поле Алексисе и людях, с которыми мы сейчас встретимся.

— A! C’est différent[113]. Мадемуазель, вы, наверное, отлично знаете разницу между любовью, которая важна, и любовью, которая не важна. Но не забывайте, что важной любовью можно полюбить неважного человека. А еще помните, что если человек болен душой или телом, ему даже любви не нужно, чтобы делать глупые вещи. Если я, например, убью себя, это может быть от скуки, отвращения, от того, что у меня болит голова или живот, или потому, что первоклассное место я больше не получу, а третьим сортом не хочу быть.

— Надеюсь, вы ни о чем таком не думаете.

— О, когда-нибудь я себя непременно убью, — жизнерадостно сказал Антуан. — Но не из-за любви. Нет. Я не настолько detraque[114].

Такси подъехало к Зимнему саду. Гарриет слегка смутилась, заявляя, что заплатит сама, но сообразила, что для Антуана это в порядке вещей. Они подошли к служебному входу, и через пару минут к ним присоединились Лейла Гарленд и Луис да Сото — эталонная платиновая блондинка и эталонный светский повеса. Оба держались абсолютно спокойно и были невероятно вежливы. Единственная трудность, как обнаружила Гарриет, когда они уселись за столик, была в том, чтобы вытянуть из них хоть сколько-нибудь достоверную информацию. Лейла, очевидно, строго придерживалась выбранной линии. Поль Алексис был «ужасно милый мальчик», но «слишком уж романтичный». Лейле было «ужасно грустно» его прогонять, он «так ужасно тяжело воспринял это», но ведь она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости, — он был «так ужасно робок и одинок». Когда появился Луис, она тотчас поняла, кому на самом деле принадлежит ее сердце. Она выразительно закатила глаза в сторону мистера да Сото, а тот в ответ томно опустил густые ресницы.