За те три года, что О.М. провел в воронежской ссылке, политическая ситуация в стране менялась неоднократно и стремительно, но не было ни одного случая, чтобы мог Осип Эмильевич подумать: «И чего же это я тогда написал “Мы живем, под собою не чуя страны…”»!

10 июля 1934 года постановлением Центрального Исполнительного Комитета СССР ОГПУ было преобразовано в Главное управление государственной безопасности в составе впервые созданного всесоюзного Наркомата внутренних дел (НКВД). Наркомом назначен Г.Г. Ягода.

А 1 декабря того же года, воспользовавшись убийством Кирова, Президиум ЦИК принял постановление «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов», согласно которому срок предварительного следствия ограничивался десятью днями, дела слушались без участия сторон, кассации и просьбы о помиловании не допускались, приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Уже в январе 1935 года прошел ленинградский процесс по делу об убийстве С.М. Кирова. Страну захлестывает первый вал массовых арестов и высылок (так, 22 октября были арестованы сын и муж Анны Ахматовой).

В марте–апреле 1936 года творческие силы были втянуты в бесплодную, но зато небезопасную дискуссию о формализме, причем каждое собрание или выступление в столице отзывалось такими же мероприятиями-двойниками в провинции. В августе 1936 года проходит процесс по делу «троцкистско-зиновьевского террористического центра», режиссер-постановщик которого – Н.И. Ежов – в сентябре становится наркомом внутренних дел. В феврале 1937 года арестован Бухарин – с тем чтобы вместе с другими, в том числе и с Ягодой, сыграть свою роль в процессе по делу «антисоветского право-троцкистского блока» в марте 38-го года.

Интеллигенции, в том числе и писателям, на многочисленных собраниях, проходивших, начиная с августа 1936 года, в редакциях журналов, издательствах, в Союзе писателей, вменялось в обязанность выразить отношение к «отщепенцам и предателям», а заодно повысить бдительность по отношению к товарищам и коллегам. Так что общее собрание писателей Воронежа, состоявшееся 11 сентября 1936 года и посвященное борьбе на литературном фронте, было – как и в случае с недавним либерализмом по отношению к О.М. – акцией, исходящей из Центра. Естественно, что присутствие в городе опального поэта даже несколько облегчало задачу руководителей Воронежской писательской организации – нет ничего проще, как «разоблачить» уже осужденного по политической статье.

Началом сентября, собственно, и датируется начало личной травли О.М. в Воронеже.

До этого по поводу О.М. в органы обращался разве что его третий квартирохозяин из «меблирашки» на проспекте Революции, «агент» и «мышебоец», как его называла Н.М., мелкая сошка в НКВД[294], написавший на него донос. О.М. вызвали в НКВД и даже показали ему донос – своеобразный знак своеобразного доверия. В доносе сообщалось, что к О.М. приходил подозрительный тип, после чего из его комнаты доносилась стрельба(!). «Подозрительным типом» оказался В. Яхонтов, гастролировавший в Воронеже 22–23 марта 1935 года и подтвердивший, что посетил друга-поэта в эти дни и просидел у него до утра.

«На этом дело и кончилось. Самый факт вызова по поводу доноса показывал, что его не собираются использовать», – писала Н.М.[295] Но она ошибалась – некоторый ход делу всё же дали, о чем свидетельствует следующий любопытный документ из следственного дела О.М. 1934 года. Эта справка – чужеродный осколок, не имеющий отношения ни к следствию, ни к реабилитации О.М., также хорошо представленной в материалах дела[296]. «Справка» датирована 2 июля 1935 года и, как мы полагаем, напрямую связана с доносом «агента».

Поражает в «Справке» больше всего то, что от ощущения прошлогоднего чуда не осталось и следа! Ее настрой прямо противостоит линии этого «чуда» и списан с шиваровских протоколов, еще не допускавших для чуда ни малейшей возможности. «Справке» тем не менее ходу дано не было, хотя угрозой – и серьезной – она, безусловно, являлась.