Уезжал он из Москвы в 2006-ом с облегчением. И навсегда.

Кормильцев и наркотики… Эта тема в кругу знакомых и малознакомых обросла полусплетнями-полуслухами и с годами приобрела форму укоризненного полуумолчания. Но умалчивать тут особо нечего. Скорее — наоборот, мне кажется.

Не стану врать, тема наркотиков присутствовала где-то рядом с самого детства. Папиросы «Беломор» в магазине стоили двадцать две копейки, а с рук на вокзале — двадцать пять рублей. С чего б это?.. В подъездах пятиэтажек порой воняло эфиром — детишки развлекались. Не буду объяснять, как это делается, а то какой-нибудь дурак попробует… Впрочем, дураки и сами все знают… Но нас эта тематика как-то долго не касалась.

Мне до этой стороны бытия никогда дела не было, поскольку я — классический бытовой пьяница, а это, как уверял меня один завотделением из наркологии, лучшая защита от наркомании. Как и от алкоголизма, поскольку алкоголизм — это болезнь (врожденная), а бытовое пьянство — образ жизни (прошу не путать!).

У Ильи был забавный эпизод в молодости, когда они с однокурсником обнаружили во дворе 1-й Городской больницы склад баллонов с веселящим газом. 1-я городская была огорожена высоченным забором, отличавшимся исключительной дырявостью, и через ее двор «срезало» путь множество народу. Ну и Кормильцев ходил. С однокурсником. И вдруг сообразили, что ходят мимо «вон чего». При том что «это» стояло даже не в помещении, а просто так, под соснами, на железном подобии этажерки. Ребята немедленно «стырили» баллончик, ну и… веселились. Бодрил газ, но особенно бодрила запретность происходящего. Вернули пустой обратно и умыкнули еще один. Потом еще… Это была не наркомания — они ждали, когда кто-нибудь спохватится. Но никто не спохватывался, в чем и пришлось убедиться к вящему разочарованию самовольных пользователей. Интерес пропал — бросили они это дело… А «по жизни» Илья предпочитал бутылочку…

Но к середине 90-х наркотой вокруг стало попахивать «нешутейно». Вонять просто. И тут было, от чего встревожиться, поскольку подрастали дети, и даже людям непричастным стало ясно, что просто так эту тему «не объехать». И тогда Илья сделал вот что — он решил разобраться. И взялся за эту историю так же, как брался за любое другое дело — обложился книгами и стал читать. Он, напомню, был химик. Со склонностью к биохимии.

Прочитал все, что смог достать. После чего купил по одной дозе всего, что смог достать. Только чистый продукт. Заставить себя влить в вену афганскую муть, которую мешали люди, не моющие руки от сотворения мира, он не мог — брезговал. Только чистый медицинский продукт. И попробовал все — ровно по одной дозе. После чего собрал детей. О чем именно он с ними говорил — не знаю, меня там не было.

Дети наши из поколения, сильнее всего пострадавшего от этой дряни. Просто сказать: «Ни-з-зя!» — Илья не мог, натура не та. Да и говорили эти слова своим детям практически все. Увы, желаемый результат был слишком редок. Как много славных детишек ушло в это «никуда»…

Так вот, никто из наших детей на наркоту не сел. И я до сих пор уверен, что роль Ильи тут очевидна.

Прекрасно понимаю: по прочтении этих строк кто-нибудь обязательно завоет о «факте преступления», посему хочу напомнить — то была середина 90-х, когда наличие дозы в кармане российского гражданина никоим образом не задевало Уголовный кодекс. Путаное было время — тогда это было можно. И никакого преступления Илья не совершил. А вот к «нормативной антинаркотической пропаганде» стал относится злобно-отрицательно.

Говорил: «Понимаешь, они везде трубят: "Наркотики — это смерть! Наркотики — это смерть!". И тут ловушка: какая-то сволочь подсовывает детям дрянь полегче, они пробуют, кайфуют чуточку, а у них спрашивают: "Ну, что? Смерть?". "Да нет, — говорят дети, — не смерть". Тут им подсовывают кое-что "покруче". Они пробуют — опять не смерть!.. И вот тогда им дают "тяжелятину": "Тогда давай это попробуй". А это уже смерть, понимаешь?! Эта пропаганда, получается, работает на наркодилеров!»…

К тяжелым наркотикам, которые суть смерть, он после своих экспериментов относился резко отрицательно. Была у Ильи такая крайняя форма раздражения по отношению к чему-либо, когда он говорить не мог, а шипел. О «hard drugs» он шипел: «Нельзя ни в коем случае!».

Не буду врать — если примитивную подмену эндорфинов морфином Илья отбросил сразу, с некоторыми сложными соединениями он еще поэкспериментировал. Потому что был химик, потому что был экспериментатор по натуре, потому что соединения были реально сложные. Но — поэкспериментировал, а потом химию отбосил окончательно. (От себя добавлю: повторять такие эксперименты не-профессиональным не-химикам не рекомендую настоятельно. И химикам тоже не советую — мало ли чего…) Однако результат был, и весьма неожиданный. У Ильи появился музыкальный слух.

Дело в том, что у известного рок-поэта музыкального слуха не было. Совсем. Факт этот он хранил в тайне. С обстоятельством этим он пытался бороться, с каковой целью упорно играл дома на флейте. Во всяком случае, так он называл увесистую дудку с тремя дырочками, в которую дудел. Получалось немелодично, но громко; Илья не без злорадства шутил о том, как же, должно быть, он «достал» соседей этим воем…

Но слуха не было. А музыка была вокруг. И писал он стихи, дабы те легли на музыку. Которую он не слышал. Для меня поразительнее всего то, что Илья писал «на рыбу» для Насти Полевой, для Белкина… «Рыба» — это такой полуфабрикат, когда музыкант и певец, который сам стихи не пишет, наигрывает мелодию будущей песни на магнитофон и поет поверх нее абракадабру, мелодически, интонационно и «в размер» «предвосхищяющую» будущие слова. Поэт — здесь лучше сказать «текстовик» — получает это мычание и вписывает вместо него уже собственно текст, полностью совпадающий с рыбой, совпадающий до единого слога. Это занятие для изощренных. Илья справлялся блестяще. Ка-ак?!

Фото Александра Коротича

И вот посреди жизни на него «рухнул» музыкальный слух! Дальше было весело, потому что это был Илья. На гитаре он научился играть за несколько месяцев. Собрал самоучители, накупил учебных видео-кассет «с махрами», выучился играть так, сяк, даже классический блюз, о котором все мы мечтали в детстве, но который ни при каких «раскоряченных» на грифе пальцах никто играть так и не научился — думали, пальцы не так раскорячиваются… Оказалось, у них там строй на гитаре другой, что Илья быстро выяснил и «пилил по блюзу» с огромным удовольствием. Получалось лихо — я слышал. Да и вообще, после его пояснений это оказалось унизительно легко… Он освоил фортепиано — довольно прилично, хоть и не на профессиональном уровне. Даже сольфеджийный дар прорезался, Илья смог петь. И вот отсюда произошел самый, пожалуй, ценный для него проект в жизни — «Чужие». Но об этом позже.

Появление интернета привело его в восторг. Он был уверен, что наконец-то можно будет общаться с кем угодно без всяких ограничений. И тут же принялся приближать этот светлый миг.