В последние дни путешествия Одри было приятно услышать от миссис Би, что Алисия теперь всегда была рядом с сестрой.

— Что бы вы им ни сказали, моя дорогая, это сработало. Они — как две горошины из одного стручка! — счастливо восклицала она, торопливо бегая по палубе с охапкой пиратских костюмов для заключительной пьесы.

Она предложила мистеру Линтону роль Капитана Крюка, но тот отказался, утверждая, что ива была апофеозом его актерской карьеры и, кроме того, он не представляет ничего более бесчеловечного, чем держать в руках этот жуткий крючок и цеплять на него очаровательных детишек.

— Это против моей природы, — уверял он, весело подмигивая Одри.

На следующее утро, когда один из малышей стал бегать по палубе с криками «Земля, земля!», путешествие Одри между прошлым и будущим наконец-то закончилось.

Глядя на мрачный саутхемптонский причал, возникший в дымке раннего утра, она снова почувствовала, как сердце заныло, возвращаясь к реальности. Открывшийся вид не радовал глаз, но у тех, кто любил Англию, вырвался вздох восхищения. Нет ничего лучше дома, и даже скучное небо и серое побережье не могли омрачить их радость.

— Ах, Англия! — счастливо восклицал мистер Линтон. — В мире нет такого другого места!

— Действительно, нет, — согласилась миссис Би, восторженно улыбаясь.

Одри безрадостно смотрела на страну, о которой ее муж и отец говорили с таким восторгом, и задавалась вопросом, что они в ней нашли. Она вспомнила сказку о «голом короле» и почувствовала себя тем маленьким мальчиком, который кричал, что король-то на самом деле наг…

— Я думала, что в Англии сейчас позднее лето, — единственное, что она могла сказать, чтобы никого не обидеть.

— Конец лета, — ответила миссис Би.

— Ничто не сравнится с английским летом, — вздохнул мистер Линтон, кутаясь в пиджак, чтобы согреться.

Одри посмотрела на дочерей, которые были такими же угрюмыми, как и она, и снова почувствовала, как душу вместе с приступом холодной дрожи сжимает обида.

— Как интересно! — восхищенно сказала Алисия, следуя за мамой и сестрой к платформе. — Все носильщики говорят по-английски.

— Ну конечно, — ответила мама, — мы же в Англии. — Но она знала, что имеет в виду дочь. В Аргентине представители низших слоев общества говорили только на испанском.

— Я не поняла ни единого слова из того, что он сказал, — прошептала Леонора, кивком указывая на носильщика, промчавшегося мимо с горой чемоданов на тележке, балансируя на ходу.

— Это потому, что он говорит с акцентом, — сказала Одри, пытаясь выглядеть убедительной. — Вы к этому привыкнете.

— Какой туман, — хихикнула Алисия, — как густой суп! Если носильщик пойдет немного быстрее, он в нем исчезнет и никто его не найдет.

— Надеюсь, этого не произойдет. В этих чемоданах все ваши пожитки, — мягко сказала Одри, но смех застрял у нее в горле.

Она подавила вздох и плотнее укуталась в пальто. Было холодно. Сырость пронизывала до мозга костей. Прежде чем Одри смогла вернуть на лицо улыбку, появился поезд. Металлические вагоны блестели в сумеречном утреннем свете. Платформа задребезжала, когда он въехал на станцию, зашипел, останавливаясь, и выпустил густые клубы пара.

— Это дракон, это дракон! — подпрыгивая, завизжала Алисия, стараясь перекричать скрип тормозов.

Пассажиры садились в поезд. Подражая сестре, Леонора тоже подпрыгивала, раззадоренная дыханием пышущего дракона.

— Ну же, девочки, давайте поторопимся, мы ведь не хотим опоздать, — сказала Одри, беря Леонору за руку и направляясь к вагонам.

На Леонору и Алисию плохая погода не произвела столь удручающего впечатления, потому что вокруг было много нового и интересного. Они уселись на свои места у окна и уперлись носом в стекло, с любопытством разглядывая открывающийся им незнакомый мир. Одри сняла пальто, повесила его на крючок, затем присела рядом с Леонорой.

— Девочки, уберите ноги с сидений, — сказала она тихо, увидев, что пассажиры неодобрительно поглядывают на них поверх газет.

Пока поезд ехал по сельской местности, Одри развлекалась громкой болтовней близнецов, позволив мыслям вернуться в счастливые дни, проведенные на борту «Алькантара». Она вспоминала тихие вечера на палубе, теплый ветер, обдувающий кожу, счастливые голоса дочерей, уносимые ветром к беззаботным песням детства. Затем сосредоточилась мыслями на прошлом, чтобы избежать боли настоящего. Но, несмотря на все ее усилия, настоящее проникало на залитую солнцем палубу, рисуя картинки расставания, чемоданов и униформ, которые возникали в голове в виде темных теней, заставляя сердце бешено биться. Истощенная и физически, и эмоционально, она не могла контролировать свои мысли, и в конце концов на фоне мрачного фасада Коулхерст-Хаус, который она представила, наслушавшись сказок об английских школах-пансионах, вновь возник образ Луиса. Она позволила всем тревогам отступить и сосредоточилась на его взволнованном лице, отрешенной улыбке и почувствовала, как сердце заныло от желания. Мечтательно глядя на туманные английские пейзажи, она видела его среди умирающих деревьев и обожженных солнцем полей, сквозь года слышала его глухой голос: «Должно быть, я с рождения для всех — громадная неприятность». Она содрогнулась, потому что эти слова снова пронзили сердце и наполнили его сожалением. Это его дом… Здесь он вырос. Она представила его, скачущего верхом по осенним склонам, любующегося теми же пейзажами, которые сейчас рассматривала она сама. Если бы только у нее хватило смелости мечтать о невероятном, она, быть может, смогла бы сделать этот далекий остров своим домом. Она могла бы полюбить его. А Луис провел бы своими длинными пальцами по ее лицу, по губам… Одри вспыхнула, потому что даже в воображении Луис прикасался к ней интимнее, чем это было позволительно.

Одри пробежала взглядом по вагону, боясь, что кто-то прочтет ее мысли. Но ей не о чем было беспокоиться — пожилой мужчина курил трубку, спрятав свои бакенбарды за газетой; худенькая женщина с детьми, которые вели себя идеально, читала книгу, периодически делая детям комплименты по поводу их аккуратных рисунков; молодая пара сидела, не сводя друг с друга влюбленных глаз. Одри положила руку на живот, осознавая, что нервная тянущая боль внутри означает — придет мгновение, когда их с Луисом дороги снова пересекутся. Она никогда раньше не видела Сисли, но, может быть, она что-нибудь о нем знает, ведь она его сестра. Затем она нервно обхватила пальцами шею. Если они снова встретятся, у нее уже не будет сил сопротивляться мечтам, она в них утонет. И пути назад не будет…

Близнецы удивлялись, как эти края отличаются от страны, в которой они родились. Лоскутки пышных полей, обнесенных оградами и заборами, деревушки с кукольными домиками с соломенными крышами и безупречно ухоженными садами, бледное водянистое небо и солнце, вынырнувшее из-за туч и празднующее их приезд, раскрывшись подобно гигантскому подсолнуху… Все казалось меньше и аккуратнее, чем в Аргентине, и сестры старались превзойти друг друга, комментируя все отличия. Одри оторвалась от мечтаний, чтобы выступить арбитром, так как их голоса стали слишком громкими.