– Я лично на «шкафах» помешалась, – жалобно говорила она. – Если «шкаф», знаю, все, не устоит Милка. А если уж с шампанским ухаживает…

– У тебя у самой муж высокий.

– Был, – сокрушенно вздыхала Милочка, – потом все так, так… – Милочка опускала все ниже крепкую ладошку. – Нет у меня к нему больше никаких эмоций, ну, вы понимаете.

Анна выписывала бюллетень девушке с прямыми волосами, стекающими по плечам, вдоль спины и дальше, вниз, до пола и сквозь пол, как показалось Анне. Девушка держала в горячей руке распаренный мокрый платок, и удлиненная капля, блеснув, вдруг ловко исчезала в розовой припухшей ноздре.

– Ой, ушко мое больное, маленькое! – простонала Милочка. – Все курица проклятая!

– Курица? – не поняла Анна.

– Поехала к сестре в Калугу, помните? – Девушка жадно прислушивалась к рассказу Милочки, а той только того и надо было, голос звучал еще задушевней. – Выпили мы, конечно, в субботу с Вовчиком, и я на электричку. Народу – пусто. А я спать хочу, умираю. Легла я, значит, на лавку, сумку под голову, и совсем из ума, что в сумке у меня курица мороженая. Импортная. Народу набилось, ужас. И нет того, чтобы девушку молодую, интересную разбудить. Ну! Так ведь совсем могла без уха остаться, отморозилось бы оно, отвалилось, а людям все равно, плевать им на чужую беду.

Анна слушала уверенно-вязкий голос Милочки, но сквозь него пробивались другие слова: «И я, рядышком, сбоку, в твоей тени, тени… Веселый ты был, недавно, всегда. Так задумано, иначе нельзя. Что задумано? Уедем, уедем, куда подальше. Вдвоем. Бред какой-то».

Милочка тем временем, играя, стала вдруг всеми заброшенной, обделенной. Что бы она, Милочка, без уха делала? Как бы жила? Вовчик бы себе другую нашел, с ушами… Что-то такое шептала она про себя не то обиженно, не то забавляясь.

Анна отдала бюллетень девушке с длинными волосами, и та радостно полетела к двери.

– Ты бы к Ксении сходила. Она как раз сейчас принимает, – посоветовала Анна, взглянув на часы. Ох, еще почти два часа.

– Она – вот! – Милочка покрутила острым, жгуче-вишневым ногтем у виска, будто хотела просверлить в нем дырочку. – Молодая совсем, а уже сука готовая. Мини надела, сопли свои молодые о коленки вытирает. А как Левчук ей звякнет по внутреннему, она сразу трусики стянет, сунет их в ящик и топ-топ к нему в кабинет.

– Как же? Говорят, он… ну, с Нонной Александровной… – не удержалась Анна.

– При чем тут? Он с ней семью строит. В ЗАГС подали, – обиделась Милочка, губы поджала. – А это так. Я считаю, кому мешает? – Тут Милочка с огорчением уставилась всей голубизной на Анну. – Что вы сегодня такая, Анна Георгиевна? Я вас нарочно отвлекаю, а вы ни в какую. Хотите, я вам воблы дам? С пивом отлично.

– Муж болеет что-то, – вздохнула Анна.

– Болеет… – загадочно, но с пониманием кивнула Милочка. Но легкий отзвук недоверия шевельнулся в ее голосе.

Тут Анна увидела, что перед ней сидит старуха, скользко пристроившись на краешке стула. Из-под короткой юбки низко сползали на колени трикотажные зеленые штаны. От старухи пахло несвежей, неухоженной старостью. Стертая камея, оттягивающая тронутые тлением кружева у ворота, показалась Анне тошнотворной, как плевок. Старуха, не обращая внимания на Анну, открыла клеенчатую сумку, оттуда, разрастаясь кустом, поднялся запах валерьяны. Танцующими руками она принялась копаться в глубине сумки.

– Слушаю вас, – терпеливо сказала Анна.

Старуха подняла голову, светлыми высушенными глазами посмотрела на Анну. Ее лицо, когда-то красивое, оплывало вниз мешочками мягкой кожи.

– Все Клавка! – дребезжащим, плохо вставленным в горло голосом вскрикнула старуха. – Нарочно чешется. Сунет руку под халат и при мне скребется всеми ногтями.

– О Господи, – с брезгливой скукой простонала Милочка и хихикнула, наклоняя голову к столу.

– Нет ключей, – беспомощно прошамкала старушонка и съежилась. Ноги ее в мальчишеских кедах повисли, не доставая до пола.

– Ложечки с собой ношу. – Старуха на миг расцвела зубастой пластмассовой улыбкой. Она вынула из сумки и показала две изжеванные, мятые ложки. Как ребенок, отвлеклась, поигрывая с ними, баюкая, укачивая. – А-а!.. С собой ношу. Старинное серебро. – И снова, окунув руки в сумку, принялась там мелко копошиться. – Нету ключей! – простонала старуха, белыми, дикими глазами глядя на Анну.

«И я потеряла ключи», – вдруг похолодев, ясно поняла Анна. Она перехватила свою сумку за ремешок, дернула молнию. Ее пальцы сразу тупо уперлись в кристалл.

Она походя, рассеянно удивилась, не ощутив привычного тепла. Да вот они! Слава богу! Она беззвучно потерла ключи друг о друга.

Анна смущенно оглянулась на Милочку, та безмятежно рылась в своей глубокой спортивной сумке.

– Клавка! О, проклятая! – Старушонка вдруг заторопилась к двери.

– У меня бабка точь-в-точь такая. Все теряет и еще под себя ходит. Ой, мамочке моей достается! – мелко вздохнула Милочка. – Хорошо, я разменялась. Успела. Вовчик мне так и сказал: или разменяешь, или ку-ку. Значит, до свидания. У него вся родня богатая, вся с золотыми зубами, а я, выходит, нищая…

– Следующий! – грубым голосом крикнула Милочка. – Там еще полкоридора, Анна Георгиевна. Все к Никольской.

Анна старательно задавала вопросы. Милочка выписывала летучие рецепты и тут же тонкой кисточкой драгоценно красила длинные ногти.

– Ничего, ацетоном пахнет? Если вам ничего, пусть нюхают. – Милочка, откинувшись, любовалась сахарной своей ручкой. – Там этот Семеночкин, гвоздь ржавый. Вы уж с ним не вступайте. Его вся поликлиника знает.

Семеночкин оказался человечком скромного роста, с криво моргающими глазами. Пряди волос были похожи на подвядшую свекольную ботву. Он пружинисто опустился на стул, несколько раз с удовольствием упруго подпрыгнул.

– Семеночкин Е.К.

Анна отвела глаза, чтоб не видеть это плоское с каплями пота и жира лицо.

– Так, слушаю вас.

– И послушайте! – празднично улыбнулся Семеночкин и тут же взлетел в воздух. – Была у вас моя жена. Да. А вы ей, извиняюсь, в исключительно нахальной форме отказались выдать для меня бюллетень.

– Я не обязана лечить заочно.

– А заочно, значит, можно хамить, – с восторгом подхватил Семеночкин, подпрыгивая на резиновых ягодицах. – Вас тут посадили больных лечить, а не мужей бросать и нервы трепать людям, которые поуважительней вас будут.

– Вон! – тихим, вдруг охрипшим, не своим голосом сказала Анна.

– А вот за это «вон» вы ответите! По полной форме! – взвизгнул осчастливленный Семеночкин. – И сестричка подтвердит.

– Ничего я не слышала, – ласково, с ленцой откликнулась Милочка.

– Сговорились! Ноготки, значит, красите в рабочее время. Так, так! – Но, взглянув на Анну, он вдруг осекся, словно подавился своей улыбкой. – Э-э, слышь? Это вы бросьте! – Загораживаясь, он вытянул руки, и Анна увидела его серые испуганные ладошки. – Убери глазища! Права не имеешь. Если что с моим организмом случится, я знаешь, куда напишу? Туда! – Страх провел белые полосы по его лицу. – Тьфу, тьфу, тьфу! – заплевался он, круто отлетая от стола. Он исчез было в коридоре, но вдруг просунул голову в щель, крепко прищемив ее дверью. – Мы все! Без претензий! – тонко пискнул он. – Наоборот! Всем довольны и сердечно благодарим.