— Ба, да платье-то у тебя все в крови. Давай-ка быстренько… — Сильные руки подхватывают ее, поднимают с пола. — В ванную, сейчас же, раздевайся, ополосни лицо и плечи.

Спотыкаясь, Анечка бредет в ванную. Ей кажется, что она все делает слишком медленно.

— Давай, сестренка, соберись, — приказывает ей все тот же знакомый голос. — Такой выстрел — это по громкости как звук реактивной турбины при взлете. Я изучала вопрос. Сейчас сюда бегом прибегут. Надевай вот. Будет немножко свободно, но ничего.

— Куда я пойду? Тут… только частный лифт, — постепенно начинает соображать Анечка, облачаясь в тонкое зеленое платье — скорее тунику. Хоть оно и велико ей на пару размеров, выглядит, будто так и надо.

— Еще выход есть на лестницу. Спустись на пару этажей и поезжай спокойно домой.

— Зачем ты это сделала, Мила? — спрашивает Анечка, выйдя из ванной.

— В газете прочтешь, — одними губами улыбается Людмила Павловна Константинова.

Маленький пистолет она положила на столик рядом с Анечкиным бокалом. Ее рассеянный взгляд устремлен в окно, на панораму Манхэттена, которую «Фор Сизонс» продает за многие тысячи долларов в сутки. В лице, не измученном никакими ботоксами и подтяжками, — ни кровинки. Константинова честно выглядит на свои усталые, но гордые пятьдесят. Теперь ей уже не о чем беспокоиться: сейчас придут и все решат за нее.

Анечка подбирает скрипку, свою сумочку и на все еще дрожащих от адреналина ногах добирается до двери. Схватившись за ручку, она в последний раз оглядывается на «старшую сестру», с которой когда-то так удачно договорилась. Но Константинова упрямо смотрит в окно, и Анечка Ли, с каждым шагом обретая уверенность, торопится к лестнице.

Первого этажа она достигает, уже полностью придя в себя. «Все-таки я дочь своего отца: не так-то просто вывести меня из равновесия», — не без гордости думает Анечка. Она неторопливо пересекает холл, глядя прямо перед собой, и покидает «Фор Сизонс» через вращающуюся дверь. Сейчас она может, конечно, взять такси и вернуться к Молинари. Но против такого плана у Анечки два возражения. Во-первых, зачем? Где искать Боба Иванова, ни Молинари, ни его партнер Штарк понятия не имеют. Какой у них план? Встречаться с мистером Лэмом, который считает себя владельцем скрипки, и уговаривать его одолжить инструмент Бобу на время? Но ведь это его, Боба Иванова, скрипка! И теперь она у Анечки. Если Анечка отдаст ее Бобу, он поймет, что в ту ночь она была ни в чем не виновата.

А во-вторых, хладнокровно рассуждает Анечка, сворачивая на Мэдисон-авеню, в президентском номере остались ее окровавленное платье, ее отпечатки пальцев, бокал, из которого она пила шампанское. Видели, как она вошла в гостиницу с Константиновым, а официант наверняка окажется наблюдательным, как все такие елейные халдеи. Мила вряд ли сдаст Анечку сразу, иначе не стала бы помогать ей уйти. Но все равно ее вот-вот начнут повсюду искать. Значит, скорее в Москву, и лучше не прямо из Нью-Йорка. Как здорово, что Анечка по московской привычке везде носит с собой паспорт! Вот и сейчас он у нее в сумочке. А ее кредитки покойный Константинов, все надеявшийся на примирение, так и не отменил. За что большое ему спасибо. Аминь.

Анечка останавливается у края тротуара и поднимает руку.

* * *

Молинари звонит Штарку в четвертом часу дня. Иван с Софьей только что вернулись после долгой прогулки и сытного обеда — правда не там, где хотелось Штарку. Он и не знал, что «Таверна на лужайке», что посреди Центрального парка, закрылась аж три года назад; кризис, что ли, убил это заведение, в которое когда-то водили его с гордостью коллеги с Уолл-стрит? Раньше возле «Таверны» финишировал Нью-Йоркский марафон, а за день перед ним участников бесплатно кормили здесь пастой. Теперь финишная черта оказалась напротив дурацкого магазина футболок с надписью «Я люблю Нью-Йорк».

Хотя времена явно изменились к худшему, им с Софьей было хорошо в Нью-Йорке. Иван, впрочем, хорошо понимал разницу между экскурсией и эмиграцией. В Америке ему нравилось быть туристом, а как здесь жить, он никогда не понимал. Ощущение свободы, конечно, было временное — пока не накатит тоска по Москве.

— Здесь уже все чужое. Скоро домой захочется, в Москву, — подтвердила его мысли Софья, когда они шли по парку, держась за руки. — А этих двадцати лет в Бостоне как будто не было.

Ивану было легко и спокойно, как будто ему дали отпуск от его затянувшегося московского отпуска, к тому же подпорченного персонажами в черных костюмах во дворе и на лестничной клетке. Впрочем, о них Штарк почти не думал: они остались где-то далеко и не могли сейчас причинить вреда. А думал он об Иванове, чью игру еще ни разу не слышал. Бывают же такие люди: все, за что они берутся, превосходит ожидания. Им приходится даже создавать себе искусственные препятствия, чтоб не взлететь слишком быстро. Вот помешала Иванову история с Анечкой стать знаменитым скрипачом — ан вот он, уже блюзовые концерты дает в Blue Note, где кто только не играл из великих джазменов…

А еще Иван начал беспокоиться, куда подевался его партнер. Поиски мистера Лэма никак не должны были занять полдня.

Когда наконец раздается звонок Молинари, Иван нажимает кнопку на телефоне весьма нетерпеливо.

— Ты все это время Анечку будил, партнер?

— Штарк, после этих твоих слов мне как никогда хочется повесить трубку. Возьми свой сраный айпэд и зайди на сайт The New York Post. Там есть одна интересная заметка. Прочитаешь — позвони. — И Молинари разрывает соединение.

Зайдя на сайт мердоковского таблоида (неужели Молинари черпает новости оттуда?) Штарк едва не роняет айпэд — с фотографии свинцовым взглядом смотрит Константинов, а рядом заголовок: «Русский банкир застрелен в президентском номере!»

«Завтрак с шампанским в президентском номере „Фор Сизонс“ ($15 000 за ночь) закончился плачевно для Алексея Константинова, главы третьего по величине российского банка. Банкира застрелила собственная жена.

Константинов, по некоторым сведениям близкий друг российского президента Владимира Путина, приехал в Нью-Йорк предлагать инвесторам акции своего банка, который осенью планирует выйти на биржу. Но у него явно были и другие планы на эту поездку.

Источник в полиции сообщил, что Людмила Константинова, признавшаяся в убийстве мужа, уже дала первые показания. Она рассказала, что прилетела в Нью-Йорк сегодня утром и поднялась в номер мужа, надеясь сделать ему сюрприз. Банкира там не было, но вскоре он пришел с девушкой и заказал в номер завтрак с икрой и шампанским. Как поведала полиции Константинова, из спальни она наблюдала, как ее муж сперва предложил девушке руку и сердце, а когда она ему отказала, попытался изнасиловать ее. Тогда жена банкира вышла в гостиную и выстрелила в Константинова из пистолета калибра.22. В подтверждение своих слов она показала полицейским окровавленное платье, в которое якобы была одета предполагаемая жертва изнасилования. Людмила Константинова рассказала, что дала девушке свою одежду, чтобы та могла уйти до появления полиции.