Он разулся, снял куртку. Тщательно, оттягивая время, мыл в ванной руки и наконец услышал скрипучий, глуховатый голос:

– Приехали уже? И он приехал? – Мать обращалась к Петровичу.

Услышал, как яростно зашипел Петрович, затыкая тещу. Но сердце упало. Рухнуло. Стало невыносимо тошно. Какой же он идиот. Знал ведь, а приперся! На что рассчитывал? На любовь и ласку? Схватить чемодан и… бежать!

Нет, нельзя. Надо дождаться сестру. А то совсем дико выйдет: взрослый мужик, а сбежал. Он с сочувствием глянул на себя в зеркало, увидел постную рожу и вышел из ванной. Почти готовый.

К чему? К нелюбви.

Иван замер в узком коридорчике. В двух шагах от него стояла женщина. Нет, не так – перед ним стояла старуха. Тощая, сгорбленная, с маленьким, морщинистым, чужим лицом. Его мать.

Старуха смотрела на него с интересом, как на нового знакомца, но интерес ее был скорее любопытством, обычным рядовым любопытством, с которым, например, наблюдают старушки на лавочке случайных прохожих – так, от нечего делать.

Она оглядела его всего, с головы до ног, еле заметно сморщилась, когда ее взгляд упал на его палку. Вздохнула – не горько, нет. Так люди вздыхают от докуки, от внезапно возникших, лишних и ненужных хлопот.

– Явился? – осведомилась она. – Ну заходи.

Он кивнул:

– Явился. – И добавил: – А может быть, здравствуй?

Слово «мама» по-прежнему застывало в горле – не проглотить и не выплюнуть.

– Здравствуй, – медленно произнесла она и добавила: – Коли не шутишь.

Он не услышал ни слова «сын», ни своего имени.

«Три, максимум пять дней – и распрощаемся. Наболтаемся с Ленкой, повидаю племяшек – и дальше, дальше, туда, где «оскорбленному есть сердцу уголок».

Петрович кормил Ивана ужином. Или завтраком – на часах было три ночи. Нажарил блинов, соорудил невозможно пышный омлет, сварил кофе: «Извини, хорошего у нас нет. Да и вообще никакого нет, если честно. Товарищ был в Риге у родни, вот и захватил килограмм. Теперь вот балдеем!» «Эх! – расстроился Иван. – Вот я бестолочь! Не подумал – здесь же ничего нет! Если в столице проблемы, то здесь? Надо было поехать на Кировскую, в китайский дом-пагоду, отстоять пару часов, но уж точно урвать пару кило ароматных бразильских зерен. Вот и вправду – лучший подарок!»

На тесной кухоньке с трудом умещалось три табурета. «Едим по очереди, – улыбнулся Петрович, уплетая за обе щеки и блины, и омлет, – иначе никак».

Оказалось, что работает Петрович сутки через трое, чтобы ухаживать за тещей. Лена – каждый день, она завотделением и оперирующий хирург. Иногда вызывают и по ночам. Петровичу, конечно, проще, чем ей: отработает сутки и свободен. Душа не болит – в его терапии лежат в основном старики, дедки и бабки. Лежат себе и лежат, как правило, никаких эксцессов. В те дни, когда он на сутках, Лена прибегает покормить девчонок и маму. Дети сами пока не справляются. Газовую колонку включать им не разрешают, родители побаиваются – все старое и ветхое.

– Вот так и живем, – вздохнул зять. – Короче, приспосабливаемся. Ну, как и все, – грустно улыбнулся Петрович.

– А… – Иван запнулся и кивнул головой на дверь. – Ну, в смысле…

– Теща? – помог ему Петрович. – Так она уже! Спит, в смысле. Режим у нее, о чем ты? Встает рано, завтракает и снова ложится – почти до обеда.

«Надо же! – подумал Иван. – Даже сегодня, после стольких лет разлуки, она не изменила своему режиму, не села рядом со мной, не поговорила даже».

После обильной еды разморило и потянуло в сон. Петрович уложил его в зале – так он назвал небольшую, метров в тринадцать, гостиную – два кресла, журнальный столик на хлипких ногах, книжные полки одна над другой и телевизор – цветной «Рубин», надо же, даже в Москве дефицит. Там же притулился раскладной диван для хозяев.

Иван лег и подумал: «А как они здесь размещаются? Как вообще… все это будет? Нет, не на пять дней он приехал, максимум на три, не больше. Бедная Ленка!»

И тут же уснул.

Ленка, сестричка, вернулась наутро после суток:

– Да сбежала! Просто сбежала – и все! Повод серьезный – любимый братишка приехал!

Иван смотрел на нее во все глаза. Ленка, разумеется, постарела – а кого это миновало? – и еще больше поправилась. А что тут сделаешь, гены есть гены.

Сама посетовала:

– Бегаю, кручусь как белка, мотаюсь. Нервы, все время сплошные нервы, а все равно ползу! И ем вроде немного, а все равно набираю! Вот ты, например, – сестра улыбнулась. – Тебе повезло! Мамкины гены взял – тощий! И ничего тебе не грозит. А я – в своего папашу, чтоб ему…

– Мамкины? Ну да, наверное… Хотя мне б не хотелось. Нет, не ее – я в деда пошел! Тот тоже был жилистый.

– Ну и ладно, – миролюбиво согласилась сестра и тихо спросила: – Ну как ты, Ванечка? Как все получилось, как вышло?

Говорил он долго, мучая сестру подробностями, порой ненужными. Но коротко не получилось – слишком ему хотелось выговориться, пожаловаться. Ведь живой человек. Да как столько носить в себе горе и боль!

Ленка не перебивала, только хмурилась. Потом попросила показать ногу. Посмотрев и пощупав, сказала:

– Вань, а ведь он гений, твой хирург! Ногу-то тебе спас. Я бы так не смогла. Это такое мастерство, такой профессионализм и даже талант. Молись на него, Ваня!

– На нее, – коротко бросил он и отвел глаза. – На нее, Лен. Я все понимаю. Только я… Поступил с ней как сволочь. Как конченая сволочь, понимаешь? А она ведь не только ногу сохранила, Лен, она меня к жизни вернула. Приютила. Дала кров и хлеб. А я…

Ленка вопросов не задавала. Нелюбопытной была его сестра. Спасибо за это.

– Ладно, закончили на сегодня, – улыбнулась она. – Времени у нас вагон, еще наговоримся. А сейчас пойдем в кухню, познакомлю тебя с девчонками. Ну и обед – семейный обед! Петрович там, кажется, расстарался. – И она потянула носом. Из кухни и вправду неслись замечательные запахи.

Накрыли в зале: белая, накрахмаленная до жесткости скатерть, нарядные гостевые тарелки – скромные, дешевые, но явно береженые.

Племянницы, Светланка и Томочка, смущенные и даже слегка испуганные, сидели в нарядных парадных платьицах, с большими капроновыми бантами в волосах. Обе были белобрысые, белокожие, с редкими бледными веснушками на забавных курносых носах – одним словом, дети севера. Голубоглазые – вылитая Ленка! Впрочем, и с отцом было сходство. Ничего удивительного – Петрович и Ленка были между собой похожи.

Иван удивлялся способностям зятя – вот уж сестре повезло! А сколько баб тянут и работу, и дом, и детей? Было видно невооруженным глазом – между сестрой и ее мужем полное взаимопонимание, любовь и уважение. А в глазах Петровича еще и восхищение любимой женой.

Но то, что живут они трудно, тоже было очевидно.