Дубравин так и поперхнулся:

– Как завяжем? Совсем?

– Я хочу какой-то ясности уже! У меня теперь полная семья. Муж. Сын. Дом. Хочу просто жить дальше. Растить сына. И не думать вот так вот каждую ночь. Что все откроется. И рассыплется. Не надо нам больше встречаться…

Дубравин криво усмехается. Его это задевает: «Как же не встречаться, если ты работаешь у меня?» Но промолчал. Сама решила. Чего он будет навязываться.

Он едет на работу и мысленно разговаривает с нею: «Значит, так. Мавр сделал свое дело. Мавр должен уйти! Хотя еще пока не вечер. Это сегодня ты считаешь, что у тебя все сложилось. А что будет завтра… Ведь ты пытаешься вывести за скобки главное. Нашу любовь! Нашу страсть, из которой все и выросло. Куда, интересно, ты денешь при расчетах ее?»

* * *

Она катила колясочку по засыпанному листвой асфальту. И повторяла про себя: «Так надо! Так надо!» На подъезде к дому ребенок, потеряв соску, захныкал. Забил ножками. Надоело сидеть. Она наклонилась к нему поправить. И в это мгновение заметила, как за соседними кустами мелькнуло что-то знакомое. Знакомая фигура. Влада.

«Ах так! Он за нами следит! Подкрадывается. Трусливо высматривает. Выслеживает. Вынюхивает! Как она встречается с Дубравиным. А подойти не посмел. Права свои заявить не может. Боится скандала. Боится всего! Жалкий человек!»

Но сиюминутный гнев ее снова сменяется страхом: «Что же это будет? Сейчас начнет».

Впрочем, пройдя еще пару десятков шагов, она успокаивается: «Да что он может сделать? Ничего не будет. Сдулся один раз, сдуется и второй. И третий. Ребенок-то у меня!» И в эту секунду она понимает, что ребенок – не просто маленький, тепленький комочек у сердца. Это сила. Это ее сила в любой ситуации, связанной с этими мужиками. И ничего ей теперь не страшно. И никуда ни этот, ни тот не денутся. Некуда им деваться! И это ей решать, куда дальше идти!

Ресторан «Бухара», что на Ленинградском проспекте, заведение помпезное. Украшенное с фасада голубыми среднеазиатскими орнаментами, оно и внутри поражает Казакова роскошью отделки, коврами, дастарханами и вышколенными, по-восточному любезными официантами.

Несмотря на дневное время, в залах не пусто. «Деловые» обедают и одновременно «перетирают» свое. Народ солидный, уверенный в своих возможностях. Многие с дамами. Одно слово – модное место, где можно вкусно поесть, выпить, а заодно и встретиться с нужным человеком.

Его уже ждут. У небольшого черного дерева стола в креслах с мягкими подушками сидит Алексей Пономарев, а напротив – «шамаханская царица». Анатолий знает ее уже давно. Жена не жена, но живут и работают вместе они с Алексеем достаточно долго. Зовут ее, кажется, Светлана. Это имя никак не вяжется с обликом черноглазой царь-девицы.

Судя по тому, как любезен и старательно кланяется одетый в халат и тюбетейку официант, Леха тут завсегдатай. Любит он восточную кухню. Все эти шашлыки, манты, лагманы, пловы и прочие яства охочего до обильной пищи восточного люда.

Леха раздобрел. В девяносто первом был он поджарый спецназовец, сухой и крепкий, как герой голливудского боевика. Теперь располнел, расслабился так, что вряд ли его можно засунуть в прежний бронежилет. Застежки не сойдутся. Но он все такой же огненно-рыжий и компанейский парень. Одно слово: старый друг – лучше новых двух.

Поручкались. Обнялись.

У Казакова работает «синдром оглядывания». Он рассматривает диковинную обстановку роскошного ресторана. Леха же заказывает то, что они оба любят. Особый, без мяса, наманганский плов с кишмишем и «чук-чук» – салат из мелко нарезанных узбекских помидоров.

Официант растворяется в заботах о заказе, а ребята пропускают «по маленькой».

Завязывается разговор. О том о сем. В частности, об очередной волне приватизации. И, появившемся в связи с этим новом словечке.

– Как тебе нравятся наши олигархи? – спрашивает Анатолий своего старого друга, вставляя в разговор такое словечко.

Леха, судя по всему, как и все, чувствует недоумение и глухое раздражение от того, что происходит в стране.

– Никак не могу понять, – отвечает он, – для чего это государством делается?! Ясно, когда продают убыточные предприятия. А тут нефтепромыслы, никель, сталь, золото. Чем они там думают? Хотя чего уж тут лукавить! Просто тырят все, что плохо лежит. Рассовывают по карманам народное добро, прикрываясь красивыми словечками. Я многих из этих ребят знаю. В основной массе своей это пронырливые молодые люди с красивыми фамилиями. Сделают несколько финтов ушами, пошепчутся, с кем надо и где надо, и ошалело выскакивают с аукционов, потрясая бумажками, по которым они оказываются владельцами нефтяных компаний, промыслов, заводов и шахт. Да еще и фактически бесплатно.

– Что-то ты не в восторге от рыночной экономики? – подкалывает друга Казаков. – А раньше числил себя в сторонниках!

– Потому что это «беспредел»! – употребляет новое словечко Алексей. – Ну, да ладно. Не об этом сегодня речь. Ты в Чечне давно был?

– После Хасавюрта пару раз был. Там, конечно, полный бардак. Чечня – теперь такой бандитский анклав, одно слово – «черная дыра»

– Да! Нравы там теперь суровые! По старой памяти нохчи принялись за разбойничьи дела. В Грозном даже появился свой рынок рабов. Воруют людей…

– Так это у них исконное, историческое занятие. Вспомни Толстого. В школе проходили. Жилин и Костылин. Колодки, зинданы. Мы как-то во дворе одного богатого чеченского дома, точнее в подвале, нашли цепи, старинные кандалы. Они их хранили еще с прошлого века. Ждали, когда можно будет снова людей воровать! Промысел у них такой. Ну, вот и дождались!

Подцепляя кусок мяса вилкой, Алексей добавляет:

– Воруют всех! И своих, и чужих. Богатых и бедных. Русских и чеченцев. Журналистов и врачей. Сплошная вакханалия…

– Это точно! Вакханалия вседозволенности и безнаказанности.

– Ну, ты ешь! Ешь! – заметив, что Анатолий остановился и внимательно уставился на него, поощряет друга Алексей. И, поворачиваясь к молчаливой спутнице:

– Подложи ему еще плова. Видишь, он стесняется!

– Вот я и говорю, – продолжает он, – воруют всех. Технология простая. И примитивная. На этой технологии погорел тут один советник президента. Заманили его в Чечню предложением наладить сотрудничество. Ну, он и поехал. Из Осетии. На джипе. На улице одного аула из-за поворота выскочил КамАЗ. И загородил дорогу. Сзади их уазик подпер. И «Нива» без номеров. Из кузова КамАЗа выскочили бородатые люди в турецкой униформе. Из уазика – двое, вооруженные ручными пулеметами. Дали длинную очередь. Будто полили поверх крыши из шланга. Ну а дальше толпа вытаскивает из джипа водителя и пассажиров. Бьют несколько раз для острастки в живот и по хребту. Чтобы сразу поняли, с кем имеют дело. Можно сказать, поприветствовали… Потом отвезли с завязанными глазами куда-то в свою нору…