— Собирайся. Навестим одного человека…

— Зачем? — хмуро спросила Алёна.

Тоска не отпускала её. Из рук валилось даже самое пустяшное дело. Тим был занять на своей станции, но как-то раз приехал, и мама впустила его…

Они долго сидели в полутёмной комнате, обнявшись, и Тим, снова заблудившись во времени, назвал ребёнка Ладой…

— Лада? — переспросила Алёна.

У неё спрашивали, как назвать дочь, но она просила время, чтобы подумать, и ничего сама ещё не придумала, в голове было пусто.

— У неё конференция по проблемам паранормальной медицины на днях, не забудь посмотреть, — невозмутимо сказал Тим, и Алёна остереглась расспрашивать дальше.

Потом, когда в доме установилась та особенная тишина, которая бывает лишь глубокой ночью, Алёна стояла у раскрытого окна, смотрела на звёзды, не такие яркие, как в Отрадном из — а городского освещения, и не знала, что ей делать. Она впервые задумалась о том, что отношения с Тимом ей не потянуть. Он правда ненормальный. Он правда не здесь, не в прошлом и не в будущем, а, как он сам выразился когда-то, — везде. Он безумен. И вовсе не тем, опасным для окружающих, сумасшествием, которое требует себе отдельной комнаты с мягкими стенами. Его помешательство совсем иного рода, проистекающего из особенностей его паранормы. И если Роза Тимофеевна сумела обуздать собственную мощь и заставить её служить науке, то Тим даже не пытался этого сделать.

И то, что для других оставалось туманным будущим, для него давным-давно превратилось в прошлое, прожитое и пережитое не один раз.

Осознавать подобное было тяжело.

Наутро Огнев, проводив маму на службу, вдруг сказал:

— Собирайся. Нам необходимо вместе побывать у одного человека.

— У кого? — безразлично спросила Алёна.

В эти страшные пустые дни у неё почти полностью пропал интерес к жизни. Время она проводила, в основном, валяясь в постели. Спала, читала книги по генетике из списка, выданного Тимом ещё тогда, при первой с ним встрече, читала, почти ничего не понимая и просто бездумно скользя взглядом по строчкам, снова спала. И тут вдруг предлагают куда-то выйти, у кого-то побывать. Зачем?

— Сюрприз, — усмехнулся Огнев. — Одевайся, приводи себя в порядок и поехали.

В городе удобнее всего передвигаться монорельсом или подземным транспортом, на худой конец, в лёгких карах, но Огнев наплевал на удобство и выкатил из гостевого кармана свою чудовищную машину, памятную по поездке в Отрадное. Машина смотрелась на дороге ископаемым мастодонтом.

Алёна подумала, и полезла на заднее сиденье. Там можно было свободно лечь, вытянув ноги. Сидеть впереди и смотреть на дорогу не хотелось совершенно.

— Музыку? — спросил Огнев, усмехаясь.

— Да… пожалуйста…

Огнев прогнал гтлей-листы на проигрывателе и… Алёна подскочила от неожиданности: музыка полилась вполне себе бодрая. Девочка узнала нежно любимую их компанией — именно за быстроту и бодрость! — композицию «Лавина в ущелье» от группы «Два нерва». А она и не знала, что Огнев — взрослый, чёрт его возьми! — может слушать такую музыку!

— Не спи, — коротко бросил через плечо Огнев.

И машина тронулась.

Спустя час езды Алёна оценила дальновидность Огнева, взявшего личную машину. Ехать пришлось через весь город, петлять, поворачивать. На общественном транспорте добрались бы к завтрашнему утру, не раньше. А подъехали они к какому- то офисному зданию, утонувшему в зелени.

Небольшое, в три-четыре этажа, кирпичное строение располагалось в центре великолепного парка с огромными, — так и просилось на язык, столетними! — елями. На елях свечками торчали вверх малиновые женские шишки, растопырившие чешуйки для летящей по ветру пыльцы. На клумбах доверчиво тянулись к солнцу тюльпаны, ирисы. Отцветала последняя волна первоцветов, прежде всего, белых и жёлтых крокусов.

— Пойдём, — сказал Огнев, подхватывая Алёну под руку.

Светлый коридор с огромными окнами вместо одной стены привёл их в небольшой холл всего с двумя кабинетами, в одном из кабинетов через приоткрытую дверь хорошо было слышно, как кто-то раздражённо что-то требовал по внешней связи. Туда-то Огнев и вошёл безо всяких церемоний и втащил за собой Алёну.

— Вик, твою мать, — недовольно высказался хозяин кабинета, отключая настольный терминал. — Стучаться, вообще-то, надо.

Алёна распахнула глаза. Она узнала сначала голос, а потом и лицо человека. Да это же знаменитый космопроходец, а ныне капитан двадцать девятого «Ковчега»

Пётр Ольмезовский! Личность известнейшая. Между прочим, пример для натуральнорождённых ещё тот — если очень сильно хочешь чего-то добиться, то и ущербный геном не помеха. Алёна сжала кулачки на удачи, догадавшись, что у Огнева на уме.

— Ничего, — отмахнулся Огнев от упрёка капитана. — Пит, ты мне должен.

— Понял, — хмыкнул он, скалясь. — А иначе я 6 тебя до самого старта не увидел! И кого ты хочешь внести в списки?

— Ребёнка, — коротко объяснил Огнев. — Флаконникову Ладу Тимофеевну.

— Та-ак, — капитан с маху уселся на своё кресло, лицо его побагровело. — Тебя Олег послал? Вот же неугомонное маленькое дерьмецо!

Капитан Ольмезовский был старше своего брата-учёного лет на пятнадцать, если Алёне не изменяла память.

— Нет, — Огнев по-прежнему был краток. — Не Олег. — и вдруг кивнул на Алёну. — Мать.

Эффект разорвавшейся бомбы. Секунду стояла тишина, затем капитан грохнул кулаком по столу, подпрыгнула стоявшая на том столе всякая мелочь вроде каменной статуэтки, памятной по путешествию в древние пещеры или держателя для переносных терминалов, исполненного в виде прыгающей рыбы…

— Да чтоб он сдох! — яростно выразился капитан. — Чёртов докторменгеле, пробиркой деланный! Втравить в свои грёбаные научные эксперименты ребёнка!

— Простите, — тихо сказала Алёна, которой вдруг очень обидно стало за Олега Ольгердовича. — Я… я сама… втравилась… Просто случайно получилось… ну, случайно же!

— Сама! Случайно! А то я своего братца-умника не знаю!

— Пит, ты мне должен, — напомнил Огнев.

— Да, должен, и я не отказываюсь от долга, — чуть успокоившись, сказал Пётр Ольгердович. — Но вы, двое. Попробуйте убедить меня, что я обязан поставить под удар всю экспедицию ради ваших хот елок!

— Я читал отчёт по генетической линии «о-нор», — невозмутимо выговорил Огнев, жестом велев Алёне умолкнуть. — Насколько я понял тему, паранорма начинает просыпаться в период полового созревания, как, впрочем, и все остальные паранормы. Где-то с десяти до семнадцати лет тянется опасный период. И ни одна катастрофа не приняла планетарного масштаба. «Ковчег» ведь не уходит в никуда! У него есть цель. Землеподобная экзопланета голубого ряда, мало чем отличающаяся от нашей старушки Земли. Ну, что, за десять лет мы не обустроим колонию? И не организуем отдельного поместья для девчонки? Она переломается, и будет у нас врач не хуже Розы Тимофеевны, чем тебе плохо?