Вдруг он вскочил с магазинного рундука; через базарную площадь гуськом гнали коней. Впереди всех шла Верея, к ее хвосту был привязан Дьячок, за ним шла Аниса, потом Фока, Зоря, Евнух, Гуска, за Гуской — Зепрем, Замашка и позади всех, привязанная к хвосту Замашки, шла Малька. Пробарабанил губами высокий Евнух, Малька, повернув голову, узнала Лабутю, тихо заржала, и все кони остановились и тоже повернули головы к пастуху.

Лабутя приехал домой вместе с мальчишками на Серегиной машине, переночевал, а утром исчез куда-то из колхоза. Все его богатство — колхозное ружье, дождевик, топор, кошель — осталось в избе, а он исчез и больше не появлялся. То ли его вновь потянула бродяжья воля, может, сидевшая в нем с самого безотцовского детства, а может, его позвала к себе родная деревня — безвестная далекая Устрика.

ВОВКА-САТЮК

Итак, он прикатил к бабушке совсем сонный, потому что со станции выехали к вечеру, а дорога была неблизкая. Пока дедушка выпрягал усталую лошадь, вышла на крыльцо бабушка и всплеснула руками. Вовка ничего этого уже не видел: он спал сном праведника.

— Вот так гость! — засмеялся дедушка. — Бери его под белы руки, ничего не услышит.

— Хоть бы травы побольше подстелил, старый прохвост, всего парня, поди, растряс. Ох ты мои андели, глазки-то так и слипаются, — бабушка Катя взяла Вовку на руки и унесла в дом.

— Ядреный парень, что ему сделается.

Дедушка снял узду, и согретые удила брякнули о лошадиные зубы. Лошадь всхрапнула, отставила ногу и тут же принялась за траву. А на траве уже доспевала роса, и ночь спокойно затихала вокруг.

Вовку уклали спать в чуланчике. Пахло сеном, но опять же он ничего этого не слышал. Ночью шел тихий дождик, сквозь его ровный шум можно было услышать, как хрупала жвачку и вздыхала корова, как летал в темноте заблудившийся комаришка и как хлопотно менялись местами куры. Потом все затихло.

Вовка еще никогда не бывал в деревне. Ему приснилось, что будто бы он катался на трехколесном велосипеде, а потом ходил с отцом в зоопарк и там катался уже не на велосипеде, а на маленькой лошадке. После всего этого он вдруг начал летать по воздуху, потом во дворе пинал резинового верблюда.

Летом всех раньше встают курицы. Они-то и разбудили Вовку своим криком, хотя и после того, как он выспался. Он сел на постели и стал вспоминать, что было вчера, но хотелось в уборную, и мальчик вышел.

В сарае летали белогрудые ласточки, они присаживались под самую крышу, кормили птенцов, на жердочке висели березовые веники, ворота были открыты, и солнце светило прямо в ворота. Вовка подошел к воротам и внизу, в огороде, увидел дедушку.

— Что, брат, выспался? — спросил дедушка. — Ну беги в избу, да сейчас чай будем пить.

Прибежала бабушка Катя, узнала, что внучек хочет в уборную, и подвела его к дырке, что была в самом углу повети. Вовка долго не решался сделать дело, недоумевая и не веря, что это и есть уборная, осмелился и решительно начал поливать бревна.

— Гляди, не свались! — сказала бабушка и, пока Вовка надевал матросский костюмчик, подмела веником поветь, приставила грабли к сеновалу. После этого умылись из медного рукомойника, так как никакого крана не было, и сели пить чай.

Дом был стар и широк, с хлевами и въездом, со всякими воротцами и окошечками.

Вовка обошел вокруг всего дома. Чего только не было у деда напасено! И все из лесу. Прежде всего в глаза бросалась большая поленница, от нее пахло смолой и высохшей древесиной. Тут же были сложены березовые плашки, окоренные для лучины. Далее Вовка выпытал у деда, что тонкие еловые колья пойдут на изгородь, а из толстых можно драть дранку для крыш, что из березовых кряжей получатся полозья для колхозных дровней, а груда скрипучей, сверху желтой, снизу белой бересты пригодится для перегонки в деготь.

— А что такое деготь?

Дед показал и деготь в глиняной кубышке. Он был черный, как тушь, и густой и годился для смазки сапог и приготовления лекарств.

За двором росла черемуха. Дедушка насрывал с нее ягодных веток и подал внуку, от темно-коричневых вяжущих ягод Вовкин язык сразу стал как резиновый и не умещался во рту.

В широких лопухах лениво бродили курицы. Синело высокое небо, теплым ветром обдувало зеленый огород с картошкой и луком. Белая бабочка села на травинку и замерла, изредка вздрагивая крылышками. Прошла на реку с бельем бабушка Катя, следом за нею шел кот Кустик и медленно жмурился.

Дедушка у крылечка сел долбить ступицу для колеса, а Вовке опять захотелось пить, и он пошел в избу. Напился из тяжелого медного ковшика, отдышался и вдруг увидел на стене около печи ряд палочек, написанных углем. Вовка сосчитал, палочек было восемь. Тогда он взял с шестка уголек и дописал еще столько же, получилось шестнадцать, а он умел считать до восемнадцати, поэтому дописал еще две. Под конец он хотел написать внизу свое имя, но раздумал и снова направился к дедушке.

— Сходи, брат, сходи погуляй! — сказал ему дед и начал закуривать из кисета.

Вовке уже давно хотелось на реку к бабушке, и он побежал туда. Кстати, там же сидел и кот Кустик.

Так незаметно и прошел первый Вовкин день в деревне.

А потом дни побежали быстро и слились в один красочный, богатый день, который запомнит Вовка на всю жизнь. Мальчик загорел и обжился на новом месте, бегал далеко за деревню щипать малину, ходил и на сенокос. Теперь дедушка частенько брал Вовку на сенокос, особенно после того дня, когда Вовка сидел дома один.

В тот день дед с бабкой долго не шли с сенокоса, и Вовка подставил табуретку к часам, влез и подвел стрелки на три часа вперед. От одиночества он не знал, что делать, обстриг у кота усы, и от этого Кустик перестал ловить мышей. К тому же потерялись ножницы.