Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднялся на поверхность и стянул маску и содрал с головы капюшон. Увидал в небольшом отдалении огни, в уши ударило разудалое, в стиле «ретро»:
...нать велосипед,
В глухих лугах его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Все правильно, как мне и говорили при инструктаже: «Ориентир – дискотека в Форосе». Приехали...
Избавившись от снаряжения, осторожненько поплыл к берегу, держа чуть правее, и скоро оказался в небольшой, освещаемой огнями сверху, уютной бухточке. Причем, не в одиночестве: кто-то плескался в воде, кто-то, сидя на бережку, выпивал, кто-то знакомился с дамочками («Мы с другом из Ма-а-асквы, а вас как зовут?»). Из-за сарайчика с лежаками доносились вперемежку стоны и громкое сопение, знать, кто-то уже познакомился и торопился достичь консенсуса.
Ежась от холода, я вылез из воды и, пошатываясь от усталости, двинулся по тропинке вверх. Возле вырытых неизвестным доброхотом земляных ступенек за камушком обнаружил шлепанцы и полотенце. Обулся и начал что было сил растираться, пытаясь унять дрожь.
На небольшой полянке горел костер. Спиной к палатке за разложенной на земле газеткой сидел какой-то человек. Я подошел ближе. Заслышав мои шаги, он поднял голову – средних лет, с простецким, незапоминающимся лицом. Чем-то отдаленно напоминающим мое собственное.
– Как водичка? – вежливо поинтересовался незнакомец.
– Не такая уж и теплая, – буркнул я. Мы обошлись без паролей и отзывов в стиле: «У вас продается славянский шкаф? – Шкаф продан, осталась партия бывших в употреблении контрацептивов из братского Китая», потому что давно и неплохо знали друг друга.
Мой собеседник хмыкнул, достал из лежащего рядом рюкзака шерстяные тренировочные брюки и теплую фланелевую рубашку, точно такие же, что были на нем, и передал мне.
– Одевайся.
– Угу.
– Деньги, документы и ключи от квартиры в кармашке рюкзака. Севастополь знаешь?
– Немного.
– Северная сторона, улица Богданова, дом десять, квартира пять. Если кто из соседей будет задавать вопросы, ты друг Сани Арчакова, вместе служили на Севере.
– Ясно, – ответил я, одевшись.
– Чаю хочешь?
– Очень.
Он поднял крышку одного из двух стоящих у него в ногах котелков и зачерпнул кружкой.
– Держи.
Несмотря на то, что чай был горячим, я осилил кружку в три глотка.
– Уф-ф.
– Есть будешь? Я гречку сварил, – и указал на второй котелок, – с тушенкой. Выпьешь?
– Можно.
– Держи, – и протянул мне плоскую металлическую фляжку.
– М-м-м, хорошо, теперь можно и пожевать.
– Ты поосторожнее, – он поднялся на ноги, готовясь уходить. – На соседней полянке три бабы и три мужика остановились.
– И что?
– Ничего особенного. Думаю, они собрались групповуху затеять.
– Ну и флаг им.
– Один мужик уже нажрался в хлам, второй тоже тепленький.
– И?
– И два раза бабы сюда уже приходили, звали присоединиться. Ты как?
Как я? Да меня самого можно в этот вечер было...
– Попал, блин.
– Не горюй, может, все остальные тоже с горя нахреначатся.
– Хорошо бы...
– Будем надеяться на лучшее. Все, я пошел.
– Удачи.
– Тебе тоже, – и как будто растворился в воздухе. Ни один сучок не хрустнул под ногами, ни одна веточка не пошевелилась.
Только через двое суток в Москве из разведывательных сводок стало известно, кто именно и откуда приезжал забирать на родину тело так неудачно искупавшегося под Симеизом. Потому что оно не было погребено в тот же день на местном мусульманском кладбище, как того требовал Коран.
Для таких, как он, предусматривались исключения из общих правил. Еще бы, Джаматдин ибн Абдель Азиз ас-Сауд, член королевского семейства ас-Саудов, правящей династии Саудовской Аравии. Родной брат главы этой самой династии и один из почти двухсот принцев.
Девушка Даша никоим образом не могла узнать об этой истории от папы, даже если бы он вдруг обзавелся на старости лет привычкой рассказывать дитятке перед сном сказки о нашей службе. О произошедшем в Крыму в нашей стране знало всего не более пяти человек. Терехин в их число не входил. Зато Кащей был вполне в курсе. Как раз в то время он оставался за начальника отдела вместо загремевшего в Бурденко с сердечным приступом Графа, а потому участвовал в разработке плана операции и исполнял роль группы обеспечения и прикрытия в одном лице. Он-то и был тем самым «туристом», угощавшим меня чайком у костра.
– Еще водички? – взгляд соотечественницы в темно-синей униформе излучал свойственное исключительно русским женщинам глубокое понимание и полнейшее отсутствие ханжеского осуждения. Летайте самолетами Аэрофлота!
– Если можно.
– Конечно, можно. Вот, возьмите, – и, протягивая пластиковый стаканчик, тихо, одними губами, спросила: – Может, таблетку анальгина?
– Не поможет.
– Тогда..?
– Спасибо, как-нибудь перетерплю.
– Постарайтесь заснуть, – и, сочувственно вздохнув («Что ж ты так нажрался-то, касатик...»), покатила столик на колесах по проходу между креслами салона бизнес-класса. Любите Россию! Только ее дочери, воспитанные на богатых алкогольных традициях нашего отечества, способны понять чувства и состояние того, кому вчера было так здорово.
Прикончив мелкими глотками содержимое стаканчика, откинулся назад в кресле и закрыл глаза. Головная боль понемногу пошла на спад, я зевнул и вырубился.
Я сидел на песке у самой кромки прибоя, чуть откинувшись назад, наряженный, как тогда, в Крыму, в «мокрый» камуфляжный костюм боевого пловца, в ластах, с глубоководным аппаратом за спиной, только без маски, любуясь закатом. Недалеко от берега параллельно береговой полосе бороздил воду высокий (я почему-то знал, что высокий) темноволосый человек, переходя со старомодного «австралийского» двухударного кроля на баттерфляй.
– Хорошо товарищ плавает, – раздалось сбоку.
Я повернул голову на голос. Николай Осипенко, Сакс, он же Кащей, сидя неподалеку от меня в парусиновом шезлонге, потягивал из запотевшего стакана что-то пенное... В старых шерстяных тренировочных штанах и теплой фланелевой рубахе.
– Привет, Скоморох, – широко улыбнулся он. – Хорошо, говорю, плавает. Ты бы так не смог.
– И тебе не хворать, Кащей.
– Давно хотел спросить, каково ощущать себя цареубийцей?