– То же самое подумал и я, – согласился Прайс. – Кроме того, мне ясно дали понять, что такие телефоны имелись только у Брэкета, Монтроз и у нас с тобой.

– Совершенно верно, – подтвердил Брэндон. – Все остальные телефоны прослушиваются, спасибо Фрэнку Шилдсу. Интересно, кому звонила наша подполковник.

– Вот почему, воспользовавшись своими полномочиями старшего по положению сотрудника ЦРУ, я сегодня утром съездил в Истон, формально – для того чтобы забрать свежие газеты и журналы.

– Какого хрена ты притащил мне «Ю-Эс ньюс энд уорлд рипорт» и эту финансовую макулатуру? Ты же должен знать, что мне наплевать на весь этот мусор.

– Извини, «Пентхауса», «Плейбоя» и комиксов там не оказалось. Так или иначе, в город я ездил не за этим чтивом. Воспользовавшись телефоном-автоматом, я позвонил в Лэнгли Фрэнку Шилдсу и спросил, может ли он выяснить, на какие номера были звонки с сотового Монтроз. Он ответил, что все звонки, естественно, регистрируются. Затем он попросил меня подождать, и через пару минут ответил на мой вопрос.

– И что же выяснил Косоглазый? – нетерпеливо спросил Скофилд. – Кому звонила Монтроз?

– Это и есть самое странное. Никому.

– Но ведь ты своими глазами видел ее, – заметила Тони.

– Определенно, видел, и так я и сказал Шилдсу. Он снова попросил меня подождать, а когда вернулся, то буквально оглушил меня своим сообщением. На телефон Монтроз не зарегистрировано ни одного звонка, зато за телефоном полковника Брэкета числятся целых три.

– Все эти телефоны похожи друг на друга, – сказал Брэндон. – Монтроз их просто подменила!

– Но зачем? – спросила Антония.

– Несомненно, для того чтобы прикрыть себе задницу, любимая. Но она не могла предусмотреть, что Брэкета убьют. Его телефон, по крайней мере, тот, который был при нем, отправили вместе с телом в Лэнгли, ведь так?

– Тут еще один сюрприз, – возразил Камерон. – Не отправили. Шилдс предположил, что, поскольку первыми к телам Брэкета и Денни подоспели мы, один из нас и забрал телефон.

– Но мы его не забирали. Я даже не подумал об этом.

– Как и я.

– Значит, где-то здесь затерялся неучтенный телефон. Остановимся на этом.

– Фрэнк согласен. Теперь уже будут прослушиваться все звонки со всех телефонов.

– Так кому же все-таки она звонила? Я имею в виду Монтроз?

– Тут тебя ждет сюрприз номер три.

– Какой еще?

– Монтроз звонила в Белый дом.

Один за другим с интервалом в двадцать минут в амстердамском аэропорту «Скипхол» совершили посадку семь частных самолетов. Как только владелец спускался на землю, его провожали к поджидающим лимузинам мускулистые встречающие, которых в последний раз прибывающие гости видели в горах в окрестностях Порто-Веккио на берегу Тирренского моря. Затем их отвезли к элегантному четырехэтажному зданию на Кайзерсграхт, канале, который протекает через самые богатые кварталы города. Наконец семерых потомков барона Матарезе одного за другим проводили наверх, в огромный обеденный зал на втором этаже.

Обстановка очень напоминала главный зал особняка в поместье неподалеку от Порто-Веккио. Длинный стол из дорогих пород дерева был отполирован до зеркального блеска, а стулья были расставлены на расстоянии нескольких футов друг от друга, словно для того, чтобы дать каждому гостю свободу обдумывать, осмысливать, оценивать. Изящных хрустальных ваз с икрой не было; вместо них лежали небольшие блокноты и серебряные шариковые ручки. Всем записям предстояло остаться на столе; после окончания встречи они должны были быть сожжены.

Как только потомки барона расселись за столом, в зал вошел Ян ван дер Меер Матарейзен, занявший место во главе стола.

– Рад отметить, что на нашей второй встрече уже чувствуется определенная дружеская атмосфера. – Он помолчал. – Так и должно быть. Все вы проделали великолепную работу.

– Помилуй бог, старина, смею заметить, никто из нас не остался внакладе, – сказал англичанин. – Наша прибыль взметнулась до небес!

– Такой бурной деятельности, – подхватила женщина из Калифорнии, – мой брокерский дом вместе с недавно приобретенными союзниками по всей стране не видел с начала восьмидесятых. Это что-то потрясающее!

– На самом деле все это только на бумаге, – напомнил Матарейзен. – Мы предупредим вас, когда надо будет продавать. И как только поступит приказ, спускайте все до последней акции, ибо за этим последует крах.

– Это невозможно представить, приятель, – прервал его американец из Нового Орлеана. – Моя недвижимость, мои казино идут победным маршем. Все крупные финансовые игроки хотят иметь в них свою долю.

– А после всех слияний и поглощений наш банк стал более поджарым – и более злым, – добавил юрист из бостонского банка. – Мы превратились в общенациональную, даже международную финансовую силу. Остановить нас нельзя.

– О, но вас придется остановить, – вмешался Ян ван дер Меер. – Это является частью общего плана, и никаких отступлений быть не должно. Мы скажем, когда и кому продавать свои активы; предупреждаю заранее, это будут не самые выгодные покупатели.

– Вы считаете себя вправе диктовать условия Ватиканскому казначейству?

– Да, считаю, ваше высокопреосвященство. Ибо вы в первую очередь – ядро Матарезе, и лишь потом священник Римско-католической церкви.

– Это же святотатство, – вполголоса пробормотал кардинал, не отрывая взгляда от Матарейзена.

– Нет, святой отец, это реальность, всего лишь реальность. Или вы предпочитаете, чтобы Ватиканскому казначейству было доложено о ваших финансовых похождениях, о милом поместье на берегу озера Комо, – как говорится, всего лишь о капле в полном ведре.

– Что это за глупость – «это будут не самые выгодные покупатели»? – недовольно воскликнул человек из Португалии. – Вы что, принимаете нас за идиотов?

– Все вы получите существенную прибыль, возможно, не в таких масштабах, как ожидали, однако это необходимо.

– Сеньор Матарейзен, вы ходите кругами!

– Но ведь мы и есть круг, не так ли? Круг Матарезе.

– Будьте добры, выражайтесь яснее! Что вы хотите сказать?

– Если не вдаваться в подробности, вам будет предписано продать свои активы тем покупателям, у которых будет меньше всего опыта, меньше всего возможностей, чтобы ими распорядиться.

– Sacrebleu![31]– прервал его наследник из Парижа. – Вы говорите чушь! Почему такие люди могут быть заинтересованы в подобных приобретениях?

– Все дело в раздутом самомнении, mon ami[32], – ответил вождь из Амстердама. – Такие люди постоянно надрываются, выкладывая огромные деньги за свою заветную мечту, которая оказывается им не по плечу. Мировая экономика изобилует тому примерами; мне на ум первыми пришли финансовые гиганты из Токио. Им захотелось завладеть киноиндустрией в Лос-Анджелесе, и они выкладывали, выкладывали и выкладывали деньги до тех пор, пока их не поглотили сами киностудии, потому что у них не было ни опыта, ни возможностей ими заправлять.