– Я узнала от Осипа, что на днях придут вас и Варю раскулачивать! – выпалила она на одном дыхании.

– Что? – переспросил побледневший Павел Серафимович.

– Отберут у вас и землю, и все!

– Я же заплатил налоги, – тихо, будто сам себе, сказал Павел Серафимович.

– Ой, не знаю! – сокрушалась внучка. – Услышала, что зерно будут отбирать, потому что колхоз план заготовок не выполняет. Господи! Что же это будет?

– Успокойся, детка. – Павел Серафимович овладел собой. – Ты уверена, что к нам придут?

– Да! Сама слышала, как братья между собой разговаривали. Только вы не говорите им, что я вам донесла, а то меня муж прибьет, – попросила Олеся. – Я еще вечером услышала, но не могла из дома вырваться. Ночь не спала, волновалась за вас. Еле дождалась, когда они уйдут на работу, чтобы к вам забежать.

– Не волнуйся, – успокоил он Олесю, – как-то будет.

– Может, Михаила попросить, – неуверенно произнесла девушка, – чтобы словечко за вас замолвил? Он же в колхозе не последний человек.

– Нет, – прозвучало категорически. – Я не буду становиться перед ним на колени. Он – отступник, предатель. Пусть распоряжается сам своей жизнью, Бог ему судья. А тебе, детка, спасибо.

– Может, вы успеете куда-нибудь зерно спрятать? – понизив голос, сказала Олеся. – Если придут забирать, то хоть не все вывезут.

– Я подумаю, – ответил Павел Серафимович. – А ты иди, пока твои не заметили, а то будут тебя грызть.

– Подавятся! – Олеся слабо улыбнулась. – Я такая костлявая!

Павел Серафимович созвал все семейство. Тяжело было сообщать неприятное, а пришлось. У жены сразу же горохом покатились слезы.

– Не отдам! – твердо заявила она. – Ничего не отдам!

Варя будто оцепенела. Неужели и правда все отберут? Чувство беспомощности перед неизбежным мешало ей думать, сковало по рукам и ногам. Так и сидела, прижав к груди младенца, лишь Маргарита весело что-то лопотала и бегала по хате, пытаясь поймать котенка.

– Наверное, и у моих родителей отрежут землю, – сказал Василий, – они же не вступили в колхоз.

– Куда им вступать? – хмыкнул Павел Серафимович. – Сват еле ноги переставляет, и сваха не лучше.

– Все равно – не колхозники, значит, оставят немного земли, и кончено, – объяснил Василий. – Уже из сельсовета приходили и предупреждали.

– Ни жить не дают, ни старость мирно встретить, – задумчиво сказал Павел Серафимович. – Давайте все успокоимся и подумаем, что нам делать. Будем надеяться на лучшее, но нужно подготовиться к самому худшему.

Ночью Черножуковы не спали. Погода благоприятствовала семье. Еще вечером начал моросить мелкий дождь. Разбухшее небо просеивало воду сквозь сито. Было темно и тихо. Василий с тестем выкопали посреди огорода большую яму. Варя с матерью наносили ряднами соломы, пытаясь впотьмах не наследить. Дно ямы выстлали соломой, туда сложили в мешках зерно, сверху опять покрыли соломой и только потом засыпали землей. Чтобы не видно было, где нарушена земля, свалили туда кукурузу, которую еще не успели посечь на корм скоту. Меньшую часть зерна все же оставили в кладовой, потому что не поверят, что ничего нет. После этого молча разошлись по домам. А Павел Серафимович тайком от родных перепрятал свое охотничье ружье. Надежный тайник нашел под соломенной крышей родительской хаты.

Никто в ту ночь так и не сомкнул глаз, хотя все Черножуковы прекрасно понимали: волнение ничего не сможет изменить, оно лишь крадет покой.

Подтянулись подводы к усадьбе Черножуковых, а за ними начали отовсюду собираться люди. Возле коня стоял Михаил Черножуков, поглаживая конскую гриву.

– Отца бы пожалел, ирод! – со злостью бросил кто-то и плюнул в сторону Михаила.

– А что? – откликнулся лысый мужик, щелкавший семечки. – Правильно делает, он же комсомолец! Хватит кулакам на нашей шее сидеть!

– И как же Павел у тебя на шее сидел?

– Тихо! Смотрите, Павла с Надеждой из хаты вывели!

– Боится За…ков, вызвал вооруженную подмогу!

– А как же?! Эти богачи так просто со своим богатством не расстанутся!

Надежда упиралась, когда вооруженные винтовками мужчины под руки вытаскивали ее из хаты.

– Пустите меня! – закричала она. – Уберите свои поганые руки!

– На вечные морозы захотела?! – бегал вокруг них Лупиков. – Так это мы сейчас организуем!

Павел Серафимович подошел к жене.

– Надя, – сказал он, – уже ничего не сделаешь. Иди ко мне.

– Я не отдам! – блеснув глазами, крикнула женщина. – Это наш дом!

– Был ваш – станет наш! – ехидно хихикнул Лупиков. – У вас вон три дома, живи, где хочешь! А здесь будет сотня[17].

– Здесь ничего не будет! – в отчаянии закричала женщина. – Здесь будет жить моя семья! Ничего не отдам, хоть убейте меня!

– Убивать тебя никто не будет. – Лупиков стал перед ней, высокомерно задрал нос. – А вот на выселки можем выдать билет.

К ним подошел Щербак. До сих пор он стоял в стороне, не вмешиваясь в спор.

– Пустите ее, – приказал он. Мужчины, державшие женщину под руки, переглянулись, посмотрели на Лупикова. – Пустите, приказываю! – повторил Кузьма Петрович. – Куда она денется?

Женщина, освободив руки, поправила упавшие на глаза волосы.

– Надя, послушай меня, – сказал Щербак, – прошу тебя: дай им сделать свое дело. Вас действительно могут выселить из села куда-нибудь в бараки или даже отправить на север.

– За что?!

– Такой закон. За сопротивление могут наказать. Прошу тебя, смирись, отдай дом! – Было заметно, как тепло смотрит мужчина на непокорную да еще такую красивую женщину, как трудно ему дается каждое слово. – Вам есть где жить, вы не останетесь без крыши. Уже нельзя ничего изменить.

– Подчиниться? – с иронией произнесла женщина.

– Пусть так, по крайней мере, вы останетесь здесь, в селе.

– Какая неслыханная щедрость! Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Да, Кузьма Петрович?

– Лучше уж синица в руках, чем журавль в небе.

– Мама! – Варя посмотрела на мать. Ее глаза были наполнены слезами отчаяния. – Отдайте им все, – попросила она. – Пусть подавятся, но оставят нас в покое.

– Ишь, какая мудрая кулацкая дочка! – ткнул пальцем в сторону Вари Лупиков, довольно улыбнувшись.

– Молчи, дрянь! – блеснул глазами Варин отец. – Не трогай мою дочку!

– Кому она нужна? Кулацкое отродье! – сказал Лупиков, отходя от него на безопасное расстояние.

Женщина повязала беленький платок, спавший на плечи, гордо вскинула голову.