Локки возбужденно расхаживал по семейной мастерской Баумондейна, сжимая и разжимая кулаки. Был полдень четвертого дня в Салоне Корбо.

— Вы сами сказали — им платят, мастер Фервайт. — Лорис Баумондейн опиралась рукой на спинку полузаконченного стула, который пришел посмотреть Локки. Другой рукой она гладила неподвижного Живчика, сидевшего в кармане ее передника. — Если вас выбрали на игру, вы получаете медную сентиру. Если подвергли наказанию — серебряный волани. Есть еще и особый жребий; в каждую Войну один человек из восьмидесяти получает золотой солари.

— Они должны быть в отчаянном положении, — сказал Локки.

— Земля истощается, дела идут из рук вон плохо. Фермы отбирают. Эпидемии отнимают у горожан деньги и здоровье. И когда людям больше некуда идти, они приходят сюда. Здесь есть крыша над головой, еда, надежда на золото или серебро. А делать нужно только одно: время от времени выходить на арену… забавлять зрителей.

— Это извращение. Позор.

— Хоть вы и платите столько денег за четыре стула, у вас мягкое сердце, мастер Фервайт. — Лорис опустила глаза и сложила руки. — Простите. Я слишком вольно с вами разговариваю.

— Говорите как хотите. Я не богат, Лорис. Я просто слуга своего хозяина. А он… Мы люди бережливые. Бережливые и справедливые. Нас могут назвать чудаками, но мы не жестоки.

— Я много раз видела дворян из Сущностей в ложах Развлекательной войны.

— Мы не дворяне. Мы купцы… купцы из Эмберлина. Я не могу и не хочу говорить от имени наших дворян. Послушай, я бывал во многих городах. Я знаю, как живут люди. Я видел бои гладиаторов, казни, несчастья, нищету и отчаяние. Но ничего подобного лицам этих зрителей я не видел. Как они смотрят и смеются. Как шакалы, как стервятники, как что-то… что-то очень плохое.

— Здесь есть законы, но это законы леди Салжески, — ответила Лорис. — Здесь люди могут вести себя как им угодно. В Развлекательной войне они могут вытворять с бедняками все, что угодно. То, что в других местах запрещено. Вы видите их истинное лицо, когда они перестают делать вид, будто им что-то не безразлично. Как по-вашему, откуда у нас Живчик? Моя сестра видела, как дворянка укротила котят, чтобы ее сыновья могли резать их ножом. Детям стало скучно за чаем! Добро пожаловать в Салон Корбо, мастер Фервайт. Простите за то, что это вовсе не рай, каким он кажется издали. Вы одобряете нашу работу над стульями?

— Да, — медленно ответил Локки. — Одобряю.

— Если позволите, — сказала Лорис, — я бы посоветовала вам в дальнейшем избегать Развлекательной войны. Поступайте так, как поступаем все мы: игнорируйте эту забаву. Окружите ее в своем сознании густым плотным облаком, сделайте вид, что этого не существует.

— Как скажете, мадам Баумондейн, — ответил Локки. — Пожалуй, я так и сделаю.

Но Локки не мог оставаться в стороне. Утром, днем и вечером он оказывался на галерее, стоял один, ничего не ел и не пил. Видел толпу за толпой, Войну за Войной, унижение за унижением. В нескольких случаях Демоны допускали страшные ошибки: избиения и удушения выходили из-под контроля. Тем соискателям, кого случайно уродовали так, что уже не оправиться, под вежливые аплодисменты зрителей прямо на арене разбивали дубиной голову. Здесь не знали милосердия.

— Покровитель Воров, — прошептал Локки, когда это случилось в первый раз. — Здесь нет даже священника… ни одного…

Он смутно осознавал, что с ним происходит. Чувствовал глухое брожение внутри. Словно его сознание — глубокое спокойное озеро, но в глубине его бьется, стремясь подняться на поверхность, зверь. Каждое жестокое унижение, каждое болезненное наказание, затребованное избалованным ребенком под одобрительные улыбки родителей, придавало сил этому зверю, который стремился подавить здравый смысл, холодную расчетливость, желание выполнить план.

Локки ожигал такой гнев, что он готов был отказаться от плана.

Бич Каморра был маской, которую он надевал, как бы играя. Теперь маска превращалась в особое существо, разгневанное чудовище, которое все настойчивее требовало отречься от законов веры.

Выпусти меня, шептало оно. Выпусти. Богатые должны помнить. Клянусь богами, я могу сделать так, что они никогда не забудут.

— Надеюсь, вы простите мое вмешательство. Я вижу, вам не очень нравится.

Локки оторвало от размышлений появление в бесплатной галерее еще одного человека. Незнакомец — загорелый, ловкий, с подстриженной бородкой — был лет на пять-шесть старше Локки, каштановые волосы падали на воротник. Его длинный бархатный плащ подбит серебристой тканью, а за спиной он обеими руками держит трость с золотой рукоятью.

— Но прошу меня простить. Фернан Генруза, пэр Третьего, из Лашена.

Пэр Третьего порядка — барон, купивший себе лашенский титул. Локки и Жеан подумывали о такой возможности. Локки слегка согнулся в талии и наклонил голову.

— Мордави Фервайт, милорд. Из Эмберлина.

— Значит, купец. Должно быть, ваши дела идут неплохо, мастер Фервайт, если вы позволяете себе проводить здесь время. Так что стоит за вашим унылым лицом?

— Почему вы думаете, что я недоволен?

— Вы стоите один, ничего не покупаете и каждую новую Войну смотрите с таким выражением… словно вам в штаны насыпали горячих углей. Я несколько раз видел вас из своей ложи. Вы проигрываете? Я мог бы подсказать вам, как выиграть пари в Развлекательной войне.

— Я не делаю ставок. Я просто… не могу прекратить смотреть.

— Любопытно. Но то, что вы видите, вам не нравится.

— Нет. — Локки слегка повернулся к барону Генрузе и нервно сглотнул. Этикет требовал, чтобы человек низкого рождения, такой, как Фервайт, подчинялся дворянину, даже такому, чей титул куплен, и не говорил ничего неприятного. Но Генруза как будто хотел услышать объяснение. Локки подумал, много ли ему можно сказать.

— Вам когда-нибудь приходилось видеть крушение кареты? Человека, задавленного упряжкой, милорд? При виде обломков и крови вам случалось чувствовать, что вы не в силах оторвать взгляд от этого зрелища?

— Не могу сказать, что да.

— В таком случае мы разные люди. У вас есть своя ложа, и вы, если пожелаете, можете смотреть трижды в день, милорд.

— Ага. Вам Развлекательная война кажется неблагопристойной?

— Жестокой, милорд Генруза. Необыкновенно жестокой.

— Жестокой? По сравнению с чем? С войной? С чумой? Вам случайно не приходилось бывать в Каморре? Вот образец для сравнений, которая позволяет рассуждать более здраво, мастер Фервайт.

— Даже в Каморре, — сказал Локки, — мне кажется, не разрешают по капризу бить пожилую женщину при свете дня. Или срывать одежду, побивать камнями, насиловать, срезать волосы, заливать алхимическими веществами… и тому подобное… как дети отрывают крылья у мухи. Чтобы смотреть и смеяться.