— Я в это не верю, но если мы хотим узнать, что совет делал для сохранения статус-кво в Ирландии, у нас есть, кого спросить.

— Арлекин, — сказала я.

— Теперь — наша охрана, — поправил он.

— Разве Арлекин тебе не сказали бы, если было бы что-то важное, что ты должен продолжать делать? — спросил Натэниэл.

— Все Арлекин старше, чем я, а в определенном возрасте появляется что-то, что дает тебе более широкий взгляд на вещи.

— И что бы это значило? — спросила я.

— Они могут не воспринимать это как достаточно важное, чтобы поделиться, пока это не превратится в проблему.

— Даже если это будет стоить жизней? — спросила я.

— Вампирам Арлекина тысячи лет, ma petite. Они не воспринимают человеческую жизнь настолько ценной, как мы.

— Тогда их отношение должно измениться, — сказала я.

— Я бы согласился, чтобы они делились всеми важными тайнами, пока они не превратились в проблемы.

— Мы не знаем, что они скрывают что-то касательно Ирландии, — сказала я.

— Да, это правда, но старый совет распущен. Их власть уничтожена и включена в основание нашей власти, и вдруг в стране, которая работала безупречно в течение тысячелетий, начинаются беспорядки. Мы должны усомниться в совпадении, по крайней мере.

— Если это совпадение, — добавила я.

— Не бери в голову, ma petite. Не все, что идет в мире не так, нас касается.

— Да, но если мы правим американскими вампирами, то кто сейчас правит в Европе?

— Если я попытаюсь распространить власть на весь мир, у нас будет куча битв. Одной из причин, что все прошло так гладко, стало то, что я не боролся за возможность править всем миром.

— Я не хочу вампирскую мировую войну, но кто-то должен управлять вами, ребята.

— Мы управляли собой дольше, чем люди узнали, что существует мир, которым можно править.

— Но все это время Мать Всея Тьмы управляла всеми вами, так?

— Qui.

— А теперь — нет, потому что мы убили ее.

— Размышляешь, что вампирская мышь делает теперь, когда кошки не стало, да, ma petite?

— Да, — ответила я.

— Они делают то же, что и все мыши в отсутствие кошки, — сказал Натэниэл.

Мы посмотрели на него.

— И что же это, наш котенок?

— Уничтожают все, что могут, пока не появилась новая кошка.

— А новая кошка — это мы, — сказала я.

— Быть может, ma petite, mon minet, а быть может, мы должны найти новую кошку, чтобы управлять Европой.

— Кого? — спросила я.

— Я не знаю, но знаю, что не хочу править миром. Америки для меня достаточно.

— Мы позволим монстрам свободно разгуливать по Ирландии, Жан-Клод?

— Давай опросим тех из Арлекина, кому больше доверяем. Если есть какая-то тайна в прошлом Ирландских вампиров, то им она известна.

— Кого спросим первым?

— Магду, — предложил Натэниэл.

Мы посмотрели на него.

— Она одна из наших любовниц и она такая прямолинейная, что это больно. Если ей что-то известно, она поделится. Если мы спросим в отсутствие Джакомо.

— То есть, она скорее подчинится своему мастеру, чем королю? — уточнил Жан-Клод.

— Давай не будем заставлять ее делать выбор, — сказал Натэниэл. — Нужно просто спросить ее сейчас, пока она не спит, а ее мастер еще мертв для мира.

— Ты становишься хитрее, mon minet.

— Я должен стать умнее когда-нибудь, — сказал он.

— К сожалению, некоторые люди живут веками, так и не набравшись мудрости.

Я была почти уверена, что мы говорим об одной и той же личности, но никто из нас не назвал его имя. Ашер веками был то приходящей, то уходящей любовью Жан-Клода в его послежизни. Они любили и потеряли одну женщину, человека-слугу Ашера, Джулианну, и ни один из них не перестал скорбеть о ней. Говорят, любовь исцеляет любые раны, но если судить по Жан-Клоду и Ашеру, то видимо, это не так. Болезненная ревнивость Ашера заставила его совершить несколько серьезных политических просчетов, которые чуть не привели Сент-Луис к войне между нами и местными вергиенами. Эта глупость оказалась последней каплей даже для Жан-Клода, и мы его выслали. Ашер, наш златовласый красавец-садист, сейчас пытался жить в моногамии с оставшимся любовником, Кейном. Никому из нас Кейн не нравился, и он отвечал тем же. Мы все скучали о том Ашере, который держал себя в руках, но скучали недостаточно, чтобы простить этот его неверный выбор, чуть не приведший к ужасным последствиям. Только потому что Жан-Клод был очень публичным лицом, представляющим вампиров как мирных граждан, война между сверхъестественными созданиями в Сент-Луисе могла лишить вампиров такого важного достижения, как новый закон об избирательных правах, даруемых всем вампирам вне зависимости от того, как долго они мертвы. Менее пятнадцати лет назад вампира можно было убить на месте, просто за то, что он вампир, без вопросов. В некоторых западных штатах закон до сих пор позволял убивать ликантропов на месте, как каких-то вредителей, вроде крыс или койотов. То есть ты можешь кого-то убить, и как только пробы крови дадут положительную реакцию в тесте на ликантропию, ты будешь оправдан. Одной из вещей, которую пыталась изменить Коалиция, были такие законы. Мы не были такими свободными и не вызывающими сомнений ни в этой стране, ни где-либо в мире. Ашер рисковал гораздо большим, не только нами, когда принимал свое последнее неверное решение. В конце концов, мы не могли простить такого уровня беспечности.

— Я признаюсь, если никто из вас не собирается, — вздохнул Натэниэл.

— В чем? — спросила я.

— Я скучаю о том, как Ашер доминировал надо мной в подземелье. Я даже скучаю о сексе с ним.

— Если бы я не скучал по сексу с mon chardonneret, моим щеглом, я бы покончил с ним века назад.

— Ладно, ладно. Я скучаю о нем в спальне и подземелье.

— О чем мы скучаем, так это о том, что не можем найти никого больше, кто мог бы быть таким же верхним, как он, — сказал Натэниэл.

Поскольку я все еще работала над своими заморочками на тему связывания и подчинения, бывшими неотъемлемой частью моей сексуальной жизни, я не была уверена, что еще могу к этому добавить.

— Единственная, кого я когда-либо знал из настолько же талантливых в таких вещах, как Ашер, — это Белль Морт, — сказал Жан-Клод.

— Я знаю, что она пыталась с тобой связаться и приехать сюда после того, как совет вампиров пал и ей пришлось бежать из Франции, — сказала я.

— Больше всего ее смутило то, что я не позволил ей найти убежище в своих землях.

— Она думала, ты снова будешь с ней, —