И Бен Ата быстро ретировался из комнаты с поспешными извинениями. Обращенная к нему дружеская улыбка Дабиб была широкой и обнадеживающей.

Лишенный радости созерцать красоту Эл-Ит, ощущать ее мощный здравый смысл, он подумал о Дабиб, почти так, как если бы она была Эл-Ит. Он представил себе, как выходит из своей палатки-столовой, или, наоборот, входит, скажем, в свою палатку, а на пути встречает улыбающуюся Дабиб. И это воображаемое зрелище принесло Бен Ата поддержку и умиротворение. С улыбкой он оторвался от ствола березы и снова вскочил в седло.

Не станет он спешить, возвращаться к женщинам. Он дальше поскачет через свою страну. Увидит все, что должен увидеть, ничего от него не скроется, и мысленно перед собой будет видеть лицо Эл-Ит как напоминание и критерий истины — то выражение ее лица, каким оно было в их совместной поездке, когда они путешествовали наедине, через леса, и поля, и рощи, когда все ночи проводили в объятиях друг друга, держась за руки. Неужели ему — им — было дано такое счастье? Даже не верится. Потому что теперь при мысли об Эл-Ит перед ним всплывало только ее нынешнее разгоряченное и сильно распухшее лицо, а глаза ее все спрашивали — и спрашивали. О чем? Разве ей не дали все, что только можно? И в любом случае, как хоть как-то приблизиться к ней, если вокруг вечно толпятся проклятые бабы?

Он набрел на какой-то город, достаточно большой, чтобы содержать гарнизон, и приказал дежурному офицеру по барабанному телеграфу отправить через всю страну в лагерь под холмом сообщение, что король не вернется к ночи. А, может, и завтра тоже — или еще пару дней. С улыбкой он поехал дальше, вспоминая рассказы Эл-Ит, как в Зоне Три пересылают сообщения при помощи деревьев. Да, именно так. В ее стране повсюду росли деревья, способные передать любые сообщения, которые требовалось переслать. Запоздавший путник или любой, кто не смог прибыть домой к назначенному часу, отыскивает такое дерево, которое, как рассказывала Эл-Ит, должно обязательно быть высоким и стройным, с определенным расположением ветвей, и шепчет то, что следует передать, стволу этого существа, — потому что именно так Эл-Ит называла деревья, как будто они наделены сознанием. Так или иначе, но это дерево воспринимает мысли или ощущения отсылающего и передает их на нужное расстояние, каким бы большим оно ни оказалось, и доводит до сведения мужа или ребенка, в общем, кому там сообщение адресовано. Сама Эл-Ит тоже частенько оказывалась вдали от своего дворца и детей, от сестры (и своих мужиков, само собой, запальчиво выпалил Бен Ата, вдруг почувствовав, что от ревности покраснел и вспотел), и тогда она отыскивала такое дерево и шептала ему то, что считала нужным передать.

Вот и сейчас все его добрые мысли об Эл-Ит утонули в абсолютно непредвиденной злости и беспокойстве, и Бен Ата обнаружил, что сердит на жену.

О да, отношения у них просто замечательные: любовь и доброта, сплошные улыбки и поцелуи, но он все же был один из… — он не мог припомнить, из скольких! Эл-Ит, в ответ на его вопрос — поначалу Бен Ата еще спрашивал такие вещи — о том, сколько у нее всего было мужчин, кто, как часто и каким способом с ней совокуплялся, только смеялась и называла мужа дикарем, варваром, остолопом, — каких только оскорблений она не выдумывала для него. Но теперь это прекратилось. Теперь Эл-Ит была готова свернуться калачиком в его объятиях и лежать, отдыхая. Но что будет дальше — потом? Да что угодно, когда имеешь дело с таким созданием, которое может стать чем угодно, возможны любые сюрпризы, смотря по тому, как повернется ситуация!

И так Бен Ата бесился от ревности и скорбно продолжал путешествие через свое государство: от одной нищей деревеньки до другой, от городка к городку, постоянно втайне сравнивая их с деревнями и городками Зоны Три, которые он не мог себе даже представить. Ну скажите, какими они должны быть? Что это за городок, в котором даже не имеется гарнизона, нет солдат в барах и тавернах, нет горнов, которые играли бы подъем и отбой? Что же это за деревни, в которых полно мужчин, и они выполняют женскую работу, — и тут Бен Ата мысленно услышал смех жены. Эл-Ит смеялась над ним! О да. Да уж, похоже, она всегда смеялась над ним в душе, только скрывала от мужа этот смех. О, она хитра, великая Эл-Ит, в этом нет ни доли сомнения.

Доскакав до очередного городка уже поздно вечером, когда на небе угасал последний свет, Бен Ата помедлил на окраине и посмотрел наверх, на горы.

— Горы Эл-Ит, — пробормотал он, желая ее от всей души.

Именно эти горы сделали ее такой, какая она есть, очаровательная Эл-Ит, — и он представил, как жена идет к нему, улыбаясь, протягивая руки, — и, изрыгая ругательства, рывком соскочил на землю, приказав проходящему мимо солдату устроить коня на ночлег, а сам ринулся в ближайшую гостиницу. Там он отыскал для себя женщину-солдатку, муж которой был на маневрах, усмотрев в ее лице отдаленное сходство с Эл-Ит того периода, когда она в первый раз приехала к нему, — гибкой, легкой и податливой, а не такой, какой она стала теперь, — враждебной ему, с огромным животом, и уложил в постель эту женщину. Но Бен Ата не смог воспользоваться услугами солдатки так, как привык в прошлом: просто наслаждаться, не думая о партнерше, не воспринимая ее как живую душу. Он начал спрашивать женщину о ее жизни, о детях, спавших в соседней комнате, о муже. И поинтересовался, что она думает о новых маневрах, выяснилось, что она не слишком довольна, потому что это маневры, а не настоящая война, дающая надежды на трофеи. Мало того, во время совокупления Бен Ата пришлось все время следить за собой, чтобы невзначай не назвать солдатку Эл-Ит.

Никогда еще не был он в таком отчаянии. Ни разу в жизни не бывало, чтобы он думал об одной женщине, лежа с другой. И ту ночь Бен Ата пролежал без сна, держа в объятиях эту простую приветливую женщину. Она сразу уснула, потому что была, как выразилась, вконец измотана — у младшего сына резались зубки. Бен Ата не имел представления, какого возраста должен быть этот ее отпрыск, и боялся выдать свое невежество, спросив. Но ночью у него взмокли ладони, и он понял — это от молока, сочившегося из ее уютных грудей, но почувствовал только раздражение и отвращение. Почему она ему не сказала? Могла бы предупредить. Неужели ее нужда настолько велика, что она согласилась переспать с ним, своим королем, не признавшись сразу, что в ее этих огромных грудях есть молоко… и вдруг сообразил — да просто не сочла нужным! И тут до Бен Ата дошло, что груди Эл-Ит тоже скоро наполнятся молоком и станут влажными в его руках. Ему стало еще неприятнее, и в то же время усилилось желание оказаться с Эл-Ит… так и протекала эта ночь, каждая минута которой приносила Бен Ата новые страдания, и в голову лезли мысли, которые он счел, вероятно, бабскими. Или даже проявлением слабоумия.

А Эл-Ит в это самое время давала жизнь его сыну, новому наследнику по имени Аруси.

Роды в этой стране оказались для нее очень утомительными. Не слишком тяжелыми и не особенно болезненными, потому что она, в конце концов, стреляная птица, ей не впервой. Но, конечно, Эл-Ит не могла одобрить суету мудрых женщин вокруг нее, их наказы не делать того или этого, а делать то-то и то-то. А когда все закончилось, новорожденного зачем-то передавали с рук на руки всем, кроме матери, как будто она инвалид или каким-либо удивительным образом ослаблена процессом родов, а ведь она от него раньше всегда получала удовлетворение и ей никогда не приходило в голову воспринимать роды по-другому.