на нем. Уверена, что он хочет поговорить о «Кайле», но, честно говоря, достаточно было увидеть их вместе. Мне не нужны подробности, и я точно не хочу слышать о том, какая она замечательная.

Но, в каком-то смысле, я надеюсь, что она именно такая. Потому что Джесси заслуживает кого-то великого. Кого-то, кто захочет его и не сдастся, пока не заполучит его целиком. В отличие от меня, которая слишком боялась сказать ему о своих чувствах. Боялась просить о том, чего, как мне казалось, он никогда не захочет дать.

Мое сердце болит от осознания того, что Джесси отказался от нас, но с моей стороны было глупо думать, что это не так. Это также было эгоистично, потому что у Джесси самое большое сердце, которое я знаю, и не поделиться им с кем-то особенным было бы преступлением.

Его семья явно сомневается в этой женщине, и для меня было бы легко наброситься на нее. Но я этого не сделаю. Вместо этого буду улыбаться, что бы он мне ни сказал, даже если это вырвет мое сердце из груди и пропустит его через мясорубку. Буду поддерживать его во всем, что он хочет, потому что это именно то, что он делал для меня последние четыре года.

— Видишь, мам? Я сделал это сам. — Джетт вбегает на кухню в пижаме и улыбается. По его словам, четыре года означают, что он уже слишком большой, чтобы я помогала ему одеваться, поэтому улыбаюсь ему в ответ, делая вид, что бирка у его ключицы там и должна быть.

— Посмотри на себя! — Я опускаюсь на корточки и притягиваю его к себе, чтобы обнять. — Хорошая работа, сладкий горошек.

— Можно еще посидеть немного? — спрашивает он, чертовски хорошо зная, что я уже сказала ему, что давно пора спать. На самом деле, он не спит только потому, что после ужина мы прогулялись к озеру и разговорились с соседями. Было приятно увидеть их снова, и я не хотела быть грубой.

— Еще пять минут, но в твоей кровати, хорошо? Мы почитаем книгу.

— Ура! — Он хватает меня за руку и тащит по коридору в мою старую комнату. Ложится на кровать… и я вспоминаю, что у нас здесь вообще нет книг.

— Ах. Я забыла захватить книги из дома.

Он откидывает одеяло, как будто в этом нет ничего страшного, и говорит:

— Расскажи мне сказку про принцессу.

— Сказку про принцессу? — Я тихонько смеюсь, натягивая одеяло до его подбородка, когда он прижимается ко мне. У нас дома в его комнате не меньше сотни книг, но я не могу вспомнить ни одной истории про принцессу.

— Ага, — кивает он. — Мама-принцесса.

Я все еще прижимаю руки к нему, мое любопытство берет верх.

— У меня есть идея. Почему бы тебе не рассказать мне историю про принцессу?

— Я покажу тебе. — Едва успокоившись, он откидывает одеяло, встает с кровати и идет через всю комнату к рюкзаку, который Джесси отправил с ним к бабушке, на прошлой неделе. Потом расстегивает молнию и достает горсть разноцветных бумажек. Искусство, быстро понимаю я, и то, что выглядит как линованная бумага, на которой он отрабатывал свои буквы.

— О, ничего себе, ты рисовал с бабушкой?

— Ага. — Он кладет стопку рисунков на кровать рядом со мной. — Смотри.

Джетт протягивает мне нарисованную мелком картинку, на которой изображена фигурка блондинки в длинном розовом платье. На ней корона, а в руках она держит что-то голубое.

— Вот ребенок, — говорит Джетт, тыча мизинцем в сверток.

— Боже мой, это ты нарисовал? — Он гордо кивает. — Ты проделал очень хорошую работу, Джетт Александр.

— Спасибо, — бормочет он и подползает ко мне. — У нее есть ребенок, потому что ей было одиноко.

Мое сердце сжимается в груди, а дыхание застревает в горле.

— У нее… у нее есть..? — хриплю я, когда внезапные эмоции захлестывают меня.

— Да. Ей было одиноко, и принцу тоже, поэтому они сделали ребенка, чтобы им больше не было одиноко. — Он указывает на другое изображение на странице, меньшую фигурку с короной, стоящую в стороне от принцессы.

Сглатываю от напряжения. Что-то подсказывает мне, что я уже знаю эту историю. Просто не слышала, чтобы ее рассказывали так.

— Почему принц находится там, далеко позади? — спрашиваю я, когда на глаза наворачиваются слезы.

— Он ждет своей очереди с ребенком.

— Своей очереди? — пищу я, едва способная дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить.

— Ага. — Джетт прислоняется головой к моему плечу. — Когда принцессе одиноко, она может подержать ребенка, а когда принцу одиноко, он берет ребенка домой и там держит его на руках.

Сдавленный всхлип вырывается из моих легких, и я притягиваю Джетта к себе на колени, крепко сжимая его, пока слезы текут по моим щекам.

— Кто рассказал тебе эту историю? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Папа, — говорит Джетт, отталкиваясь от меня и моргая. — Почему ты плачешь?

— Потому что мне понравилась история. — И мне понравилось, что Джесси поделился ею с ним. — Твой папа очень любит тебя, правда?

Он кивает.

— Ага.

— Что ты думаешь о том, чтобы остаться здесь в хижине на некоторое время, только я и ты? Чтобы ты мог чаще видеть папу?

— Ура! — возбужденно говорит он, отскакивая назад к своей подушке. — Ему не будет так одиноко, как принцу!

И вот так мое сердце разбивается вдребезги.

К счастью, Джетт укладывается под одеяло и, подавив зевок, бормочет:

— Люблю тебя, мама.

Мне каким-то образом удается поцеловать его на ночь, сказать, что я тоже его люблю, и выскользнуть из комнаты, прежде чем прорвется плотина слез. Читать письмо Джесси и понимать, что он чувствовал, было трудно. Знать, что тот отбросил эти чувства, чтобы стать моим совместным родителем, тоже было тяжело.

Но размышлять о том, как тяжело ему было здесь, в Коул-Крике, пока Джетт был так далеко, а я была с кем-то другим, для меня слишком тяжело.

И все же Джесси появлялся для нашего малыша каждый раз, когда должен был, с улыбкой на лице. Все это, наверное, убивало его изнутри.

Может быть, я слишком много предполагаю. Может быть, мои собственные чувства в данный момент делают меня слишком драматичной.

Но не думаю, что я так уж далека от истины, потому что мужчина не назовет себя одиноким принцем, если в этом нет доли правды.

Мне нужно было рассказать ему, что я чувствовала тем летом.

Нужно было сказать ему, что он значит для меня больше, чтобы, даже если у нас ничего не получится, тот знал, что