в тепло. — Одень куртку, прогуляемся. Пошли к озеру, — предложил капитан.

— Пошли, — Гришка не имел ничего против.

Ледяная кромка у берега стала больше. Несильный ветерок создавал мелкую рябь на поверхности озера и играл желтым камышом у противоположного берега. Гришка молчал, ожидая начала разговора. Тарасов — тоже. Так продолжалось довольно долго. Со стороны могло показаться, что люди просто пришли полюбоваться красотами природы.

Олег Андреевич все же прервал затянувшуюся паузу.

— Когда я сказал твоей Тане, что дело это для меня личное, я ее не обманул, — неожиданно произнес он, не глядя на Парфена. Тот терпеливо ждал.

Поискав глазами, Тарасов увидел поваленный ствол осины и направился к нему. Гришка следовал за ним. Он интуитивно чувствовал, что Тарасов решил ему рассказать о чем-то своем.

— Артем Михайлович был для меня как… Я пришел после института сопливым пацаном. Он меня учил азам сыскного дела. Он тогда старше меня по званию был. Так получилось, что жизнь по-своему повернула… Так вот, я обязательно доканаю гадов, из-за которых погиб мой друг! — вдруг зло рубанул ладонью воздух Тарасов после очередной паузы. — Поможешь ты нам или нет, но я их достану!

Гришка чувствовал душой, что это совсем не рисовка и обещание свое капитан сдержит.

— Вашему полковнику можно верить? — спросил он скорее ради проформы. На слово кому-либо верить он давно уже разучился. Не дожидаясь ответа, Парфен задал тут же новый вопрос: — Олег Андреевич, как вы в федералах оказались, если не секрет, конечно?

— Да как раз из-за твоего дела. Вернее, из-за своего. Гибель друга стала моим делом. Мне же после того суда дали майора и следственный отдел под начало. Ну, я со всем усердием и принялся за дальнейшее расследование! Мне намекнули, что это нежелательно. А затем… э-эх!.. Затем все так же, как в свое время у покойного Артема Михайловича, — подстава, вновь капитанские погоны и перевод на нижестоящую должность! Непрозрачный такой намек: «Будешь дергаться — еще получишь!» Я дернулся… Вот и пришлось уходить из милиции.

Олег Андреевич опять замолчал на некоторое время, словно заново переживая в душе недавнюю боль.

— Хорошо, старый учитель еще жив, храни его бог! Связи у него еще те — с застойных времен! Я после юридического у них в следственной бригаде стажировался. Старик тогда старшим следователем был. Ходакова он прекрасно знал. С Артемом Михайловичем бок о бок лет пятнадцать проработал! Потолковали с ним, он-то мне и помог с трудоустройством. Вот так и получилось, что я занимаюсь все тем же делом, только в другом уже ведомстве!

— А у федеральной службы какой к этому делу интерес? Насколько я знаю, они простыми бандюками не занимаются!

— Интерес есть. Вот об этом я хотел с тобой поговорить, — покосившись на него, произнес Тарасов. — Но только после твоего ответа.

— Олег Андреевич, — прямо взглянув на следователя, все же спросил Парфен, — а не получится опять так, как в прошлый раз?

Тарасов понял, о чем говорит парень. Да и тяжело было бы его не понять!

— Да и в тот раз тебя обманывать никто не собирался! — в сердцах ответил он. — Думаешь, мне, офицеру, приятно было прятать от тебя глаза? Но депутаты, бес их подери, по-своему решили. Да и… Ладно! Сейчас, я думаю, повторения не будет! Ты же слышал все, что сказал тебе по этому поводу полковник?

— Выбора у меня все равно нет, — тихо отозвался Парфен. — Это ваш начальник правильно сказал. А как вы обставили мой вывоз с зоны? Я же теперь на «тридцать второй» — как маяк, как фонарь во тьме кромешной! Свечусь так, что дальше некуда! — сменил он тему.

— Вопрос вполне закономерный, — согласился с ним Тарасов. — Но и это все предусмотрено: ты вывезен на о-очень важный следственный эксперимент. Дело возобновлено, в нем открылись новые обстоятельства… Короче, детали мы с тобой обговорим отдельно. Нужно, чтобы у тебя создалась полная и ясная картина действий! Иначе нас ждет провал. А именно ты, как я думаю, в первую голову не заинтересован в нем.

«Думает! Он — думает, а головушку-то опять мне подставлять! Черт, удача точно позабыла, кто такой Гришка Парфенов!»

* * *

— Здорово живешь, — хмуро поздоровался с ним бригадир Семен, но руку при всех не подал. — Ну как, оклемался? — Его глаза, как два буравчика, насквозь просверливали парня.

— Оклемался я еще неделю назад. Федералы подтягивали, а у них с медициной все в норме.

— А этим-то чертям что от тебя нужно?

— Да говорят, что новые обстоятельства в деле открылись. Следственный эксперимент им нужно было устроить.

— И что за эксперимент такой?

— Да ну их в болото! Знаю, для чего они все это делали: пару лет сверху прицепить — это для них святое дело!

— Это уж точно! А что все же за эксперимент?

— Да я толком так и не понял ни хрена. «Туда побеги, сюда заверни!» Один с секундомером стоит! Короче, чего пристал, Семен Петрович?

— Действительно, хрен с ними! Лучше о нашем я тебе скажу, только пошли в сторонку отойдем, чтобы не больно на нас пялились!

Они отошли, и Семен грустно покачал головой.

— Как бы, парень, тебе действительно подрывать отсюда не пришлось. Калган поклялся, что порешит тебя. Говорит: «Или я, или эта сука!» Так прямо и сказал!

— Я еще в тот раз говорил, что мне нужно отсюда дергать! — нервно оглядевшись по сторонам, сказал Гриша.

— Ну, уж тут я тебе не помощник.

Обронив последнюю фразу, Семен отошел от парня, оставив его докуривать в одиночестве.

«Ну вот и началось!» — чуть ли не весело даже отметил про себя Парфен, понимая, что начал осуществлять план федералов. Вряд ли Семен, крутившийся между зэками и администрацией колонии, знал, что невольно стал участником хитрого сценария по переводу Парфена в другую ИТК.

К вечеру того же дня Парфенова вызвал к себе зам по режиму колонии майор Соколов.

— Осужденный Парфенов Григорий Викторович, статья… — представившись по полной форме, Гришка застыл, ожидая последующего разговора.

— Так что же это ты, Григорий, драки устраиваешь, людей режешь?

Зам по режиму был пухлолицым толстеньким человеком в возрасте сорока с небольшим лет. Он весь казался рыхлым, мягким. Зэки даже дали ему погоняло Бабушка. Оно как нельзя лучше шло к его круглому, как блин, чуть красноватому лицу. Действительно, повяжи платок — получится самая натуральная бабуся! И голос такой тягучий, чуть нараспев.

Но при всем при этом не было в колонии человека более опасного для нарушителей. Внешность Бабушки была очень обманчива — за безобидной на вид наружностью скрывался очень жесткий, порой жестокий,