Как писал Рашид ад-дин Фазлуллах Хамадани: «Затем он (Хулагу-хан. – В.А.) отправил его (Хуршаха. – В.А.) на служение каану (великому хану монголов Менгу. – В.А.). О смерти его рассказы различны. Подлинно то, что когда до каана дошло известие, что едет Хуршах, он… послал гонцов, чтобы его по дороге убили (согласно этой версии, получается, что последний имам измаилитов даже не доехал до великоханской ставки! – В.А.)». Так проходит слава мира…

Следующей целью монголо-татарских завоевателей была столица аббасидских халифов – сказочно богатый город Багдад (название которого означает в переводе с персидского языка «Богом данный» или «Дар Бога»). К описываемому времени халифы багдадские практически утратили всякую реальную власть, кроме духовной, над мусульманским (а фактически суннитским) миром, выполняя (сначала при сельджукских султанах и азербайджанских атабеках, а позднее – при египетских султанах) роль, сравнимую с ролью средневековых японских микадо (тённо) при воинственных сёгунах, носителях реальной власти.

Тем не менее халиф багдадский Мустасим (подобно папе римскому в Италии) по-прежнему владел своей собственной территорией, защищать которую от монголо-татар он вознамерился во главе своего собственного войска, попавшего в искусно расставленную монголами ловушку и практически уничтоженного до последнего человека. Сам халиф был по приказу ильхана Хулагу, по одной версии, зашит в мешок и забит до смерти палками; по другой версии, плотно завернут в ковер и затоптан до смерти монгольскими лошадьми; по третьей – привязан к хвостам четырех диких коней и разорван ими на части; по четвертой – брошен живым в огромную полую башню, доверху заполненную пеплом, в котором задохнулся; по пятой (приведенной в уже цитировавшейся нами выше книге венецианского купца и путешественника Марко Поло, между прочим, много лет служившего великому хану монголов Хубилаю в далеком Китае, центре Великого Монгольского государства, и объездившего все татаро-монгольские владения) – заточен ханом Хулагу в своей собственной сокровищнице, богатства которой пожалел потратить на наемное войско, достаточное для отражения монгольского нашествия, и уморен голодом среди бесчисленных сокровищ – и все это лишь для того, «чтобы не проливать публично кровь владыки правоверных»!

В 1261 году мамелюкский султан Египта Бейбарс (куман, то есть кипчак, или, по-нашему, половец, по происхождению) пригласил единственного уцелевшего после разорения Багдада монголами Аббасида, дядю (по другой версии – брата) убитого монголо-татарами халифа Мустасима, к себе в Каир, где и провозгласил его халифом всех правоверных. С тех пор мамелюкские султаны Египта рассматривали присутствие в египетской столице Каире аббасидских халифов как гарантию легитимности своей собственной власти. После разгрома мамелюков и завоевания Египта турками-османами в 1517 году последний аббасидский халиф был вывезен в Стамбул (так турки называли Константинополь), где и отказался от своего халифского титула в пользу турецкого султана Селима I, считавшегося с тех пор (по крайней мере формально) не только светским, но и духовным владыкой почти всех мусульман мира (придерживающихся суннитского толка ислама). Его власть не признавали только шииты, считавшие своим главой персидского шаха, да уцелевшие измаилиты-низариты, считавшие (да и по сей день продолжающие считать) таковым Ага-хана, потомка последнего Горного старца и имама (о нем у нас еще пойдет речь далее).

Разрушение столицы багдадских халифов татаро-монголами вселило страх в сердца всех магометан мира (кроме разве что измаилитов и других шиитов) и радость – в сердца азиатских христиан. Торжествуя, они неустанно восхваляли падение «Второго Вавилона» (так христиане именовали Багдад, в отличие от «Первого Вавилона» – Каира), и даже величали татарского хана Хулагу «Вторым Константином», отомстившим врагам Христовым за унижения и слезы христиан.

Первым среди государств, расположенных на восточном побережье Средиземного моря, в полной мере осознало важность вторжения монголо-татар на Передний Восток для борьбы с исламом армянское христианское царство (королевство), расположенное в Киликии, давно тесно связанное с левантийскими государствами крестоносцев. Царь (король) Хетум Армянский по собственной инициативе отправился с богатыми дарами ко двору великого хана (каана) монголов Менгу. Хетум получил от Менгу-хана ярлык (жалованную грамоту), утвердивший его во владении Киликийским королевством и одновременно провозгласивший его главным представителем христиан всей Западной Азии. Наряду с гарантией неприкосновенности жизни и имущества населения Киликийского царства, армянскому царю были выданы монголо-татарами тарханные (охранные) грамоты для церквей и монастырей, освобождавшие их от уплаты налогов и податей.

Попытка армяно-киликийского царя Хетума заключить союз с монголо-татарами с целью окончательного предотвращения исламской угрозы христианским государствам Переднего Востока (Леванта) нашла положительный отклик у всех тамошних христиан. Зять царя Хетума, «франкский» князь Боэмунд Антиохийский, первым из правителей «латинских» государств присоединился к армяно-монголо-татарскому военному союзу. Оба христианских государя (римо-католик и армяно-григорианский монофизит) со своими войсками (а также православные грузинские воинские контингенты) влились в ряды монголо-татарской армии вторжения (включавшей в себя множество христиан несторианского толка) и приняли участие в походе хана Хулагу на мусульман. В качестве награды за верность монголо-татары возвратили князю Боэмунду Антиохийскому целый ряд отнятых у него прежде сарацинами городов, крепостей и замков, в том числе Латакию (Лаодикею), со времен султана Салах-ад-дина находившуюся под властью мусульман.

Совместный поход христиан и монголо-татар против мусульманской Северной Сирии начался в сентябре 1259 года. После недолгого сопротивления ими был взят город Халеб, бывший некогда цитаделью покровителя низаритов – кровожадного султана Ридвана. В соответствии с монголо-татарской практикой весь гарнизон и мусульманское население города были вырезаны. После алеппской резни по всей магометанской Сирии распространились страх и ужас. Султан Дамаска даже не осмелился защищать свой город от монголо-татар и в панике бежал в Египет, а перепуганные горожане 1 марта 1260 года без боя открыли ворота и сдали столицу мусульманской Сирии завоевателям. Начиная с достопамятного 635 года от Р.Х., когда халиф Омар, друг пророка Мухаммеда (тот самый, павший при входе в мечеть от кинжала перса Абу Лаулу Пероза), отвоевал этот город у православной Восточной Римской (Ромейской, или Византийской) империи для мусульман, прошло ни много ни мало – 600 лет (!), в течение которых ни один христианский государь еще не вступал в Дамаск победителем. С падением Дамаска, казалось, наступил конец ислама в Азии. В Дамаске, как и повсюду в Западной Азии, монгольское завоевание ознаменовало собой начало восстановление позиций местного христианства. Начавшийся процесс возрождения был, однако, прерван и обращен вспять тремя событиями чрезвычайной важности.

Первым из них была последовавшая в 1259 году внезапная смерть великого хана монголов Менгу, вторым – военное столкновение между монголо-татарами и мамелюкским Египтом, неудачное для монголо-татар, третьим – головокружительный взлет египетского военачальника Бейбарса, ставшего новым султаном страны пирамид. После падения Дамаска монголо-татары направили в Каир посланника с требованием беспрекословно подчиниться власти великого хана, правящего миром из далекого Каракорума. Однако султан Бейбарс, выслушав монгольского посланника, велел обезглавить его вместе со свитой. Незадолго перед тем аналогичный поступок с монголо-татарским посольством стоил царства и головы куда более могущественному мусульманскому государю – хорезмшаху Мухаммеду (знакомому людям моего поколения прежде всего по одной из любимых книг нашего детства – историческому роману В. Яна о Чингисхане). Отныне война монголо-татар с последней еще не покорившейся им великой исламской державой стала совершенно неизбежной.