Я поднимаю голову, с которой стекают струйки… чем он там меня облил? Надеюсь, не мочой? Не помоями? Вроде не пахнет… Из окна высовывается злобная физиономия Нефедова, вождя одной из думских фракций, политика экстремистского толка, которого я пару лет назад заснял за сладострастным избиением скромного студента. Ну, надо же, какие встречи подбрасывает жизнь! Он, верно, решил, что я снова охочусь за ним! Типичный парламентский идиотизм, замешанный на патологическом нарциссизме! Будто в жизни не бывает занятий интереснее, чем охота на депутата Нефедова… Впрочем, таковы превратности жизни светского фотографа. Никогда не знаешь, где и при каких обстоятельствах снова встретишь свою прошлую жертву. Хорошо бы не в самолете… Так вот, оказывается, где ты живешь, гад! Запомню на всякий случай!

Я молча показываю Нефедову вытянутый средний палец и наклоняюсь за камерой. Стоп! Это еще что такое? Темное пятно Славиной крови, на которое попала добрая половина предназначенной мне воды, начинает пениться и пузыриться. Порядочная кровь так себя не ведет. В голову лезут кадры из фильмов о вурдалаках… Эх, Слава! Я провожу пальцем по пузырям и обнюхиваю его, как заправская гончая. Этот запах трудно спутать с каким-либо другим. Его знают все домохозяйки мира и холостяки, которые время от времени вынуждены следить за собой. Стиральный порошок. Никаких сомнений. Точно такой же, каким все время пахнут мои джинсы после прачечной. Так, выходит, асфальт все же моют?

Теперь приходится заезжать домой, чтобы переодеться. Асфальт моют! Я так взвинчен неожиданно сделанным открытием, что, не мешкая ни минуты, голышом посреди комнаты начинаю использовать в собственной жизни химический опыт великого сыщика Шерлока Холмса. Миниатюрная трубочка, инкрустированная мифическими чудовищами, Анкины «Раста Энджелы», три глубокие затяжки, – и я уже как будто различаю в сизоватых клубах дыма картину преступления. Точнее, всего две – но какие! – ее детали. Первая: Славу кто-то столкнул, версия о самоубийстве теперь однозначно отпадает. Вторая: этот кто-то затем спустился вниз и вымыл пятно крови с порошком. Зачем? Для чего? Вопрос… Холмс, дунув опиума в Чайна-тауне, непременно бы на него ответил. Что скажет скромный московский фотохудожник? Безуспешно поискав несколько минут ответы в дымовых скульптурах, я смиряюсь со счетом 1:0 в пользу Холмса. Руки чешутся. Чтобы снять захлестнувшее меня возбуждение, роюсь в архивной папке, вытаскиваю снимок депутата Нефедова и карандашом, в несколько штрихов пририсовываю ему заячьи уши. Так будет хорошо! Еще раз подпрыгиваю и начинаю одеваться. «Раста Энджелы» влияют на меня облагораживающе. Я уже не морщусь от слова «дресс-код», опрометчиво брошенного Белкиной пиарщицей. Я снаряжаюсь, как рыцарь на турнир. В мои лучшие доспехи. Я не пренебрегаю даже галстуком, чего со мной не случалось со времен последнего проникновения в Кремль. Но не тем галстуком, который носят с понедельника по пятницу члены правления «Внешэкономбанка». А таким, в каком Оскар Уайльд блистал на собственном судебном процессе. Еще пара затяжек, и «Раста Энджелы», подхватив меня, на крыльях выносят из квартиры, чтобы бережно уложить в автомобиль и мчать на другой полюс сознания…

Мне удается домчать в Жуковку за сорок две минуты. Разворот после конечного указателя населенного пункта, направо-налево, и я паркуюсь у ресторана «Марио». Точнее, метрах в двухстах от входа. Все пространство перед ним загромождено гигантами автопрома, большинство из которых – раза в три превышают габариты моего скромного средства передвижения. Вот уж воистину все относительно: среди громадных джипов, майбахов и хаммеров размером с «Камаз» мой «Мерседес» смотрится «Жуком». Какое счастье, что люди, выезжающие в свет на этих бронетранспортерах, физически не соотнесены с ними в прямой пропорциональности. Никакие «Раста Энджелы» не помогли бы мне пережить встречу с трехметровым пассажиром «Майбаха» и его изящной спутницей, полтора метра в талии. Едва успев подумать об этом, я сталкиваюсь перед входом как раз с таким трехметровым футуристическим чудовищем, чья латексная маска напоминает Клыкозабра из сказки, которую в детстве читала мне бабушка. Чуть поодаль пляшут зажигательные обезьянки – танцоры в костюмах, умудряющиеся крутить файр-шоу хвостами. Декорация к русскому карнавалу периода активного декадентского саморазрушения. Экстерьер, в который органично вписываются черные пиджаки плечистых бодигардов. Я набираю номер пиарщицы и сообщаю о своем прибытии. Пока жду ее, продолжаю осматривать окрестности и вдруг вижу странную девушку на заднем сиденьи джипа, медленно выезжающего с парковки. Девушка колотит ладонью в заднее стекло, ее рот открывается, как у рыбы в аквариуме, она кричит только одно слово. Я присматриваюсь к артикуляции, и мне кажется, что это слово: «Помогите!» Но в этот момент джип срывается с места и отъезжает, взвизгнув шинами.

Как ведьма на метле из жерла вулкана, пиарщица Белки вылетает из ресторана с бейджиком Stuff и виноватой улыбкой.

– Скорее, скорее! Белка уже начала! – забыв о приветствиях и церемониях, она протаскивает меня мимо монолитных охранников, которые – я вижу по их лицам – с великим удовольствием сделали бы мне подножку, а после – контрольную подножку. Но их призвание сегодня не располагает к мелким шалостям.

– Там… там… девушка звала на помощь!

– Ерунда! Тебе показалось, тут полно охраны, кто-нибудь разберется…

Из зала доносится одна из моих любимых песен моей любимой… певицы? Песня «Амнезия».

я забыла, что забыла

позабыть тебя… у-у-у…

Ее голос, искаженный реверберацией зала, кажется мне чуть суховатым, монотонным, лишенным прежних красок, ярких красок жизни – less ordinary-life, как было явлено в откровениях от Бойла. Но что вы хотите от выступления на корпоративе, пусть даже на дне рождения могущественного медиамагната? У меня, к примеру, есть кадры спящего у микрофона Бутусова, когда «Наутилус», лет пятнадцать назад, играл заказник для братков в «Метелице». Пока толкаемся у гардероба, мимо просачиваются три сенатора, блондинка-телеведущая, известный стране сутенер и режиссер-мультипликатор. День рождения телевизионного босса – прекрасный случай, чтобы вглядеться в лица и что-нибудь почитать на них. К примеру, угадать, кому в этой жизни дает обладатель лица, а кто дает ему. Необходимость читать по лицам – привилегия моей профессии. Две трети гостей на подобном мероприятии – определенно зависимые и зависящие от именинника. А вот одна треть, может, чуть меньше – те, от кого зависит виновник торжества. Я готов сыграть с собой в эту игру: угадать – кто есть кто. Так, разминка… Надо же практиковаться в сыскном деле, раз назвался груздем… Пиарщица… кстати, пора поинтересоваться, как ее зовут…

– Таня.

– А я – Митя.

– Очень приятно.

…Пиарщица за руку тащит меня в зал, по пути расшаркиваясь с директором спецпроектов телеканала, который смотрит на нее вопросительно.

– …да, да, мы никуда не уезжаем! Она придет к вам за столик, как только закончит… Обязательно! – кричит Таня.

– Сколько ей еще? – перекрикивает музыкантов Спецпроектор.

– Пять песен.