А молодые сидели во главе длинного стола и послушно целовались под крики «Горько!». Они до сих пор не верили происходящему.

Ирина Михайловна озабоченно беседовала с Дроздовым, она настаивала, чтобы Машу отпустили домой, а перед самыми родами забрали снова. На что профессор рассудительно замечал, что Маше необходимо постоянное медицинское наблюдение. Предстоит немало хлопот с ногой, но если Ирина Михайловна хочет, может ходить сюда хоть каждый день.

Моряк пришвартовался к хорошенькой медсестре и так ее закружил, что та, полузакрыв глаза, буквально обвисла на его руках и готова была плыть куда угодно, хоть на самое дно Баренцева моря. Летчик увлеченно показывал на руках, как сбил своего двадцатого «мессера». Казак старательно выполнял роль тамады и следил, чтобы даже безруким кто-нибудь подносил бокал шампанского или чарку «Московской».

И тут слово попросил профессор Дроздов.

— Друзья мои, — откашлявшись, начал он. — Я здесь самый старый…

Зал протестующе загудел.

— Да-да, — поднял он руку. — Самый старый и самый мудрый. И солдатский стаж солидный — это ведь моя пятая война. Был на империалистической, был на Гражданской, утопал в пыли Халхин-Гола, мерз в лесах Финляндии, а теперь вот ломаю Отечественную. И начинал я не врачом, а лихим кавалеристом. Совсем юнцом мечтал о таких же вот усах, — кивнул он на казака. — Так что послушайте старого солдата… Гм-гм… Война — это дрянь! Это противоестественное состояние человеческого духа. Скудеют нивы. Уходят в землю лучшие из лучших. Цвет нации гибнет! Но как ни кощунственно это прозвучит, погибшие, не успев родить своих детей, дают жизнь тысячам героев. Ведь врага надо победить! А победить его могут только герои… Иногда вы думаете: ну что я такого сделал? Великое дело — подбил танк, вытащил раненого, уничтожил фашиста. А ведь это и есть самый настоящий героизм, ибо каждый из вас на своем маленьком участке приближает победу. Скоро вы все разъедетесь отсюда, одни — на фронт, другие — в тыл, и задачи перед вами будут стоять разные. Но об одном прошу, дети мои: где бы вы ни были, что бы ни делали, не забывайте, что ваш ратный и мирный труд подчинен тому, чтобы было больше свадеб, чтобы смеялись дети, колосились поля, гудели станки и все вы, вернее, все мы были уверены, что, уходя утром из дома, вечером вернемся домой! Счастливой вам жизни! И пусть у каждого будет такая же свадьба, какая сегодня гремит в этих стенах!

Зазвенели бокалы, рюмки и стаканы. Оркестр грянул что-то невразумительно-зажигательное. Кто мог ходить, поднялись из-за стола — и снова закружилась карусель танца.

Мелодия еще звучала в ушах, а Виктор уже полз по кочковатому болоту. Рядом тяжело дышал Седых, чуть позади скользил Ларин, за ним — еще трое разведчиков. Виктор тронул сапог ползущего впереди сапера. Тот замер. Подтянулись и остальные. Виктор достал бинокль и начал вглядываться в мутную ширь пузырящейся от дождя реки.

— Он? Днепр? — хрипловато прошептал Седых.

Виктор кивнул и приложил палец к губам. Тронул за плечо Ларина и махнул рукой вправо — лейтенант с двумя бойцами тут же растворился в зыбкой пелене. Седых и сапер ушли влево. Сзади подполз лейтенант Зуб и сказал Виктору в ухо:

— Следов не оставили. Все шито-крыто.

— Добро. Замаскироваться, разделить правый берег на секторы и прощупывать каждый метр.

Виктор сосредоточенно кусал травинку и в который уже раз прокручивал в голове задание, полученное от командира дивизии.

«Наши части на подходе к Днепру, — увесисто меряя чисто вымытую комнату украинской мазанки, говорил он. — До реки еще топать и топать, но форсировать все равно придется. А переплыть такую водную преграду, которую, как сказал классик, не каждая птица перелетит, — дело непростое. К тому же левый берег низкий. Укреплен он, конечно, здорово, но отсюда мы немцев выбьем. А вот правый… Правый — это высокая, крутая стена, напичканная дотами, дзотами, закопанными танками и прочей чертовщиной. Поэтому форсирование будем готовить основательно. Но нужен плацдарм! Нужно зацепиться хотя бы за крохотный клочок правого берега, чтобы плотам и лодкам было куда причалить. Смотри сюда, — развернул он карту. — Нашей дивизии до Днепра еще далече. Мы будем метр за метром отвоевывать эти километры, а ты должен пробраться к воде и на правом берегу подобрать место для плацдарма. Не настаиваю, но желательно побывать на том берегу и прощупать этот участок не только глазами, но и ногами. И учти: берег должен быть не вязкий и не очень крутой, иначе техника застрянет у самой воды. Так что никакого шума. Наблюдение и еще раз наблюдение».

Прошло всего двое суток, а разведчики уже обосновались в плавнях и наблюдали за деловито-спокойной жизнью немцев. Пока что здесь был тыл, прифронтовой, но тыл. Густой кустарник, сады уцелевших деревень, нетронутые леса — все это позволяло так хорошо маскироваться, что наша авиация немцев не беспокоила. Днем на дорогах пусто, зато ночью они оживали: летали мотоциклисты, куда-то тянулись бесконечные колонны грузовиков, не включая фар, плотным строем двигались танки. А перед рассветом появлялись машины с ворохом веток на буксире. Эти веники так тщательно подметали дороги, что на них не оставалось никаких следов. Если смотреть сверху — безлюдные, никуда не ведущие просеки, и только.

Громов поражался:

— Ай да немчура! Ишь до чего додумались! А впрочем, раз стали хитрить, — значит, нужда заставила. В сорок первом перли в открытую. Эх, сюда бы наших девчат на «кукурузниках»! Подсветить бы им, мигнуть где надо, они бы эти ночные прогулки сразу пресекли.

День за днем разведчики рыскали вдоль берега, но ни подходящих подходов к левому берегу, ни участка для плацдарма на правом так и не нашли. Возвращаться ни с чем?

«Отрицательный результат — тоже результат, — размышлял Громов. — Может быть, и так: мы вышли на участок, где форсирование вообще невозможно».

А в каких-то ста метрах двигалась длиннющая колонна крытых грузовиков.

«Куда они все-таки ездят? — не давала покоя Виктору мысль. — Ведь не просто так их гоняют, причем в одном и том же направлении. Стоп! — резким апперкотом тюкнул он моховую кочку. — В одну сторону. В какую? На запад или на восток? На передовую или?… Ура, нашел!»

Громов коротко свистнул. Разведчики мигом подползли к нему.

— Натяните плащ-палатку, — приказал он.

Когда образовался полог, Виктор нырнул в него, пригласил Ларина и Зуба, достал карту и, подсвечивая фонариком, зашептал:

— Кто вам сказал, что главное в нашем деле — глаза, уши и ноги? Мозги, товарищи офицеры! В каждом деле главное — мозги! И в нашем прежде всего. Ларин, это что? — ткнул он в карту.

— Днепр, — бросил Ларин.

— Отличник! — въедливо заметил Громов. — И что вы на этой голубенькой ленте видите?

— Острова, заливы, протоки…

— И все?

— Так точно, все.

— У тебя со зрением нормально?