не из приятных, – предупредил их парень в форме.

– Марко, я не в состоянии идти с тобой, – сказала Илария.

– Пьятти, если ты струсишь, то не сможешь стать настоящим журналистом. Все надо увидеть собственными глазами, иначе ты ничего не сможешь описать, – настаивал Безана.

– Но ведь описанием трупов занимаешься ты, – ответила она и принялась рыться в сумочке.

Достав пузырек, Илария запрокинула голову и капнула на язык десять капель.

– Еще одна паническая атака?

– Скажем так, профилактика. Никогда не знаешь наперед.

Они вышли из машины и направились к сыроварне. Но их остановил еще один полицейский.

– Советую синьорине близко не подходить, – предупредил он.

– Неужели тело выглядит так ужасно?

– Тело? Какое тело? Там только голова.

– О господи, – выдохнула Илария. – Я лучше вернусь.

– Вот гад, отрезал голову, – сказал Безана. – Вот почему он ушел пешком. Ему хватило простой сумки.

– Еще ему в глаза воткнули десять иголок, – продолжил полицейский.

Илария почувствовала тошноту.

– Возвращайся в машину, – велел Безана, – я сам пойду.

Судмедэксперты в белых костюмах фотографировала место преступления. Безана увидел на стене надпись, сделанную кровью: ViVe. Потом опустил глаза и разглядел еще более ужасную деталь: отрубленный палец.

– Он им воспользовался как ручкой, – послышался рядом голос полицейского. – Все остальное он унес с собой.

4 января

Пока Безана вместе с двумя полицейскими пошел осматривать голову, Илария ждала его в машине. Она закрыла все двери и настороженно огляделась кругом. В этот момент в боковое стекло кто-то аккуратно постучал костяшками пальцев и ее ослепил луч фонарика, направленный в лицо. Когда свет переместился вниз, она узнала Джорджо и, вздохнув с облегчением, впустила его в машину.

– Поздравляю, – сказал он, усаживаясь рядом. – Ты все верно поняла с самого начала.

Илария пожала плечами и ответила:

– Я никак не представляла, что Форести так скверно кончит.

– Если б он признался, плата была бы куда меньше.

Илария согласно кивнула. Она тоже об этом думала.

– Каким оружием его убили? – спросила она.

– Мачете, – отозвался Джорджо.

– Кто нашел голову?

– Парень, который возвращался с вечеринки. Он был порядком пьян и решил, что это злая шутка его приятелей. А потом заорал так, что перебудил всех в округе.

Илария задумалась, чувствовал ли Форести боль, когда ему отрубали голову, или нет. Ее взгляд непроизвольно остановился на шее Джорджо. Там были ясно видны царапины. Джорджо проследил за ее взглядом и поднял воротник.

– Почему полицейские не заметили, как кто-то вошел в дом?

– Их было всего двое, а убийца прошел через черный ход. Дать больше людей для слежки мы не могли, это слишком дорого. И потом, никто не ожидал, что именно Форести станет следующей жертвой.

– Что же заставило его открыть дверь убийце?

Между тем Илария подумала, что человеку в полицейской форме было легче легкого попасть в дом. Ну, к примеру, попросить стакан воды или показать, где туалет. Но вслух она ничего не сказала.

Вскоре вернулся Безана. На нем лица не было. Он жестом распрощался с Джорджо и сел в машину. Потом стянул с рук перчатки и закурил очередную сигарету. Руки у него тряслись. Илария никогда не видела его таким.

– Жуткое зрелище, – выдохнул он. – Непонятно, зачем понадобились иглы в глазах. А чтобы сделать надпись кровью, он использовал мизинец убитого.

– Действительно, жуть…

Безана резко развернул машину и отъехал от сыроварни, не выпуская изо рта сигарету. Ему хотелось как можно скорее уехать отсюда.

– Я поговорила с Джорджо, – сказала Илария. – У него были какие-то странные следы на шее.

– Какие следы?

– Не то царапины, не то порезы.

– Наверное, порезался, когда брился.

– Точно.

– Надеюсь, ты его не подозреваешь?

– Ну что ты… Нет, конечно.

4 января

Вечером Илария и Марко снова зашли в гости к Грейс. На этот раз чтобы просто выпить аперитива и поболтать. После таких событий есть им не хотелось.

Безана молча выложил на стол фотографии с места преступления. Илария вскочила с места, не желая смотреть на них. Грейс, наоборот, без всякого смущения внимательно рассматривала фото.

– Голова… – протянула она. – Ну, для начала скажем так: убийца ощутил потребность продемонстрировать силу.

Безана согласно кивнул.

– Сцена получилась очень жестокая.

– Здесь дело не в самой жестокости, а в представлении о жестокости. Обезглавливание, усекновение главы всегда производило на зрителей глубокое впечатление именно своим символическим смыслом. Здесь не случайный выбор.

– Объясни.

– Голова врага всегда считалась ценным военным трофеем. И я говорю не о первобытных племенах с их дикими ритуалами. Во время Второй мировой войны, в Тихом океане, союзники коллекционировали черепа японцев. Их не только привозили домой, но еще и отправляли в качестве подарков родителям и невестам. Существовал жестокий торг черепами, солдаты их чистили, обдавали кипятком, чтобы не воняли, и набивали ими чемоданы или продавали как сувениры. Jap scull, как их называли, были очень популярны. Они служили подставками под шлемы, держателями трубок или подсвечниками.

– Чудовищно!

– Нет, для них это было нормально. В мае 1944 года много шума наделало фото, появившееся в журнале «Лайф». На нем была изображена работница «Феникса», Натали Никерсон, пишущая письмо солдату, который служит на Тихоокеанском флоте. Стремясь лучше выразить свою безграничную любовь, девушка завороженно смотрит на подарок, только что полученный от жениха: отполированный японский череп с подписями четырнадцати моряков. Сувенир из Новой Гвинеи.

– Но ведь это военное преступление?

– Конечно. Осквернение погибших является нарушением положений Женевской конвенции. На самом деле фотография, опубликованная в «Лайф», вызвала определенное замешательство в войсках именно потому, что осветила очень распространенную в то время и, безусловно, одобренную практику. Считалось нормой коллекционировать зубы и кости японцев. И на полях сражений оставались только трупы без голов, потому что головы были самой желанной частью тела.

– Значит, убийца хотел продемонстрировать нам свой военный трофей, что равнозначно демонстрации собственной силы.

– Совершенно верно. Возможно, о войне он даже не думал и выбор получился инстинктивным, прародительским. Мы можем не знать, что означают те или иные символы, но мы с ними знакомы. Это часть нашей истории. Нам даже не нужно ничего изучать. Его первозданная ценность в нас самих, может, в той пресловутой ДНК, над которой пытаются доминировать криминалисты. Но нельзя доминировать над всем. Мы носим внутри себя гораздо более древнюю память.

– Ты меня пугаешь.

– И я еще не закончила. Потому что обезглавливание означает не только это. Оно оказывает такое мощное воздействие, потому что вобрало в себя множество символических значений. Это относится также и к понятию справедливости – показательная кара, допускающая присутствие публики.

– Ну да, гильотина, например.

– Нет, приписывать ей такую