Считается, что физиологической основой этого свойства служит различие в порогах возбуждения ретикулярной формации. Высказывается также предположение, что интроверты имеют более высокий уровень активации коры головного мозга, поэтому они быстрее достигают порога запредельного торможения. Все это характеризует слабую нервную систему. Соответственно выявлено, что у экстравертов сенсорные и болевые пороги более высокие, а у интровертов – более низкие (Д. Грей, 1968; Г. Айзенк [9] ). Кроме того, показано, что препараты, понижающие уровень активации, оказывают «экстравертирующий» эффект на поведение, а стимуляторы – «интровертирующий».

Высокий уровень активации интровертов считается причиной того, что они склонны избегать дополнительной внешней стимуляции, которая может вывести их активацию за оптимальные границы. Вследствие этого интроверты, по сравнению с экстравертами, предпочитают более низкие интенсивности стимуляции. По данным Е. Людвига и Д. Хеппа (Е. Ludvigh, D. Нарр, 1974), экстраверты в качестве «приятных» предпочитали световые и звуковые стимулы большей интенсивности, чем интроверты. Последние лучше переносят монотонность и сенсорную депривацию (В. В. Белоус, 1977; А. Басс, В. Полей [10] ; Д. Грей [11] ; Н. Транел [12] ; А. Хилл [13] ). Правда, по данным других авторов, тесты на психическое насыщение (монотонию) не коррелируют со степенью экстраверсии – интроверсии (Hоllаnd, 1960; Еуsепск, 1963).

Связи этого свойства темперамента с балансом возбуждения и торможения тоже посвящен ряд публикаций, носящих, к сожалению, в основном теоретический характер.

Прежде всего нужно отметить публикацию Г. Айзенка (H. Еуsепк, 1957), связывавшего интровертированный тип поведения с преобладанием возбуждения над торможением, а экстравертированный – с преобладанием торможения, которое медленно исчезает (инертно). Л. Мартон и Я. Урбан (1966) высказали предположение, что интроверты имеют сильную нервную систему и преобладание возбуждения над торможением, а экстраверты – слабую нервную систему и преобладание торможения. С этим не согласился Д. А. Грей (1968), который, наоборот, интровертированность связывает со слабой нервной системой. Его предположение основывается на теоретических положениях, высказанных К. Юнгом и И. П. Павловым, а также на некоторых экспериментально полученных фактах.

К. Юнг считал, что экстраверты предрасположены к истерии, а интроверты – к психастении. Известно, что И. П. Павлов первоначально связывал истерию с преобладанием торможения, а неврастению – с преобладанием возбуждения. Вероятно, Г. Айзенк потому и сделал вывод, что экстраверсия связана с преобладанием торможения, а интроверсия – возбуждения. Как отмечает В. Д. Небылицын (1966), это довольно смелое решение вопроса, поскольку преобладание одного из процессов в патологии еще не говорит, что в норме у этого больного было такое же соотношение между возбуждением и торможением.

Естественно, это предположение, не подкрепленное серьезными фактическими данными, вызвало возражения со стороны ряда исследователей, и в первую очередь со стороны В. Д. Небылицына. Он указывает, что позднее И. П. Павлов изменил свои представления о природе истерии и психастении и связывал их различие с сочетанием слабой нервной системы и художественного типа – в первом случае и слабой нервной системы с мыслительным типом – во втором. Кроме того, и методически, с точки зрения В. Д. Небылицына, Г. Айзенк и его сотрудники допустили ошибку, объединив все виды «внутреннего» торможения (условное, запредельное, дифференцировочное) в один вид – «временное» торможение. Это привело к тому, что потенциал последнего измерялся Г. Айзенком тестами, имеющими мало общего с приемами определения динамичности торможения и с индикаторами внутреннего торможения по И. П. Павлову. Такие тесты, напоминающие скорее пробы на выявление психического утомления или на запредельное торможение, не могут, по мнению В. Д. Небылицына, быть индикаторами торможения по И. П. Павлову, и поэтому сравнение динамичности возбуждения (скорости развития условного возбуждения) со скоростью развития «реактивного» (по Г. Айзенку) торможения неправомерно.

Попытку подтвердить гипотезу Г. Айзенка предприняли венгерские исследователи Л. Мартон и Я. Урбан. Авторы рассуждали при этом следующим образом. Согласно В. Д. Небылицыну, низким показателям выработки условного возбуждения часто соответствуют высокие показатели выработки торможения, и наоборот; т. е. имеются антагонистические отношения между тем и другим. По Г. Айзенку, такие же отношения существуют между экстраверсией и интроверсией, определяющей, по его мнению, скорость образования временных связей.

Однако рассуждения авторов неточны, поскольку скорость угашения они приняли за показатель баланса нервных процессов, исходя из тех представлений, что чем быстрее угаснет условная реакция, тем больше торможение превалирует над возбуждением. Между тем скорость угасания выступает скорее показателем инертности нервных процессов, а не баланса между возбуждением и торможением.

Особо следует остановиться на работе английского психолога из Оксфордского университета Д. А. Грея. Он предпринял довольно основательную попытку путем сравнения и обобщения литературных данных доказать, что интровертированность соответствует слабой нервной системе.

Исходной предпосылкой для исследователя стало положение о том, что лица со слабой нервной системой имеют более высокую интенсивность возбудительного процесса, чем с сильной. Приняв это «ключевое понятие павловской теории» (заметим, отнюдь не бесспорное) за параметр уровня активации, Грей перекидывает с помощью этого параметра мостик между параметрами силы и экстраверсии – интроверсии, последний из которых, по Г. Айзенку, связан с уровнем активации.

Некорректность такого подхода состоит в том, что свойство нервной системы, т. е. физиологический показатель, приравнивается к поведенческой характеристике, которая в принципе не может быть тождественна любому свойству нервной системы. Она может быть только их интегральным выражением. Да и сам Д. Грей в своей статье пишет, что не только сила, но и подвижность нервных процессов могут быть двумя подфакторами, формирующими третий – экстраверсию – интроверсию. Правда, в дальнейшем при обсуждении вопроса автор как-то быстро забывает об этой своей точке зрения.

Главная ошибка в его доказательствах, проведенных весьма обстоятельно, такова: обнаружив нечто общее в проявлении силы нервной системы и экстраверсии – интроверсии, автор тут же отождествляет их. Отмечается и предвзятое рассмотрение ряда фактов в пользу своей гипотезы, которые могут быть объяснены с других позиций. Показателен в этом отношении пример с сопоставлением им критической частоты мельканий фосфена (КЧФ) с критической частотой слияния световых мельканий (КЧМ). Правильно подметив, что в трактовке этих показателей в школе Б. М. Теплова имеется явное противоречие (КЧФ рассматривается как показатель силы, а КЧМ – как показатель лабильности), Д. Грей легко соглашается считать и КЧМ показателем силы (очевидно, потому, что в одной работе была показана связь интроверсии с высокой КЧМ), иначе отпало бы одно из доказательств его гипотезы.

Имеются и другие факты, косвенно опровергающие представления Д. Грея. Так, Г. Айзенком (1973) показано, что в школе лучше успевают экстраверты, так как основной способ обучения – с использованием наглядного материала. В то же время существуют данные, что лучшая успеваемость отмечается у школьников со слабой нервной системой (Э. А. Голубева, 1993; Н. А. Курдюкова, 1997). Следовательно, экстраверты должны скорее быть слабыми, чем сильными.